Сергей Цветков - Древняя Русь. Эпоха междоусобиц. От Ярославичей до Всеволода Большое Гнездо

«Не место идет к голове, а голова к месту», — любил повторять Изяслав Мстиславич. Он и сам был такой головой, чьи личные достоинства красили великокняжеское место, чего нельзя сказать о его ближайших преемниках, ни одному из которых не удалось доказать своей пригодности для занятия и, главное, для удержания за собой киевского стола.

Старый Вячеслав и не пытался тешить себя мыслью, что может усидеть в Киеве без посторонней помощи. Искренне погоревав об Изяславе, он сразу же после его похорон постарался сохранить систему двоевластия, для чего послал за другим своим племянником и «сыном» — Ростиславом Смоленским. В ожидании его приезда Мономашич даже не пустил в Киев своего союзника, черниговского князя Изяслава Давыдовича, из опасения, что тот устроит какой-нибудь подвох. Люди Вячеслава остановили незваного гостя на днепровском перевозе, задав ему от имени великого князя невежливый вопрос: «Пошто еси приехал и кто тя позвал?» Изяслав Давыдович отвечал, что приехал только для того, чтобы оплакать «брата своего» (Изяслава Мстиславича) над его гробом. Тем не менее Вячеслав «не пусти его в Киев», велев вернуться «в свой Чернигов». Но, чувствуя себя в одиночестве совершенно беспомощным, Мономашич на всякий случай позвал к себе Святослава Всеволодовича, «сестричича» [319] Сестричич (сестрич) — племянник по сестре. Мстиславичей, — побыть в Киеве, «доколе же придет Ростислав», и тот действительно приехал поддержать великого князя тайком от своей черниговской родни.

Мучения старика закончились в конце 1154 г. с прибытием Ростислава. Долгожданного наследника Изяслава встретили всем миром: «Кияне же вси изидоша с радостью великою противу своему князю, и тако быша ему ради вси, и вся Руская земля, и вси чернии клобуци обрадовашася». Вячеслав поспешил урядиться с ним на тех же условиях, что и с его покойным братом: «Се уже в старости есмь, а рядов всих не могу рядити, а, сыну, даю тобе, якоже брат твои держал и рядил, такоже и тобе даю. А ты мя имей отцем и честь на мне держи, якоже и брат твои Изяслав честь на мне держал и отцем имел. А се полк мои и дружина моя, ты ряди [предводительствуй ими]». Ростислав, со своей стороны, признал старейшинство дяди: «Велми рад, господине отче, имею тя отцем [и] господином, якоже и брат мои Изяслав имел тя и в твоей воли был». Уговор князей был подтвержден решением киевского веча, которое заявило Ростиславу: «Якоже и брат твои Изяслав честил Вячеслава, тако же и ты чести. А до твоего живота [до твоей смерти] Киев твои». Святослава Всеволодовича Ростислав отблагодарил, дав ему города Туров и Пинск, за то, что «еси приехал к отцю моему Вячеславу и волости ми еси соблюл».

Задабривая «сестричича», Ростислав, безусловно, хотел внести раскол в ряды черниговских князей, потому что Изяслав Давыдович и Святослав Ольгович уже опять вступили в сговор с Юрием. Вестником грядущей войны явился Глеб Юрьевич, который, действуя по воле отца, омрачил киевские торжества по случаю вокняжения Ростислава внезапным нападением на Переяславль «с множеством половец». Сидевший в городе Мстислав Изяславич дал кочевникам достойный отпор, но половцы не ушли в степь, а встали за Сулой, дожидаясь подхода суздальского князя.

По уже отработанной тактике Ростислав «с братьею своею», племянниками Святославом Всеволодовичем и Мстиславом Изяславичем, двинулся к Чернигову, намереваясь не допустить присоединения Изяслава Давыдовича к Юрию. Но под Вышгородом киевские полки нагнал гонец с известием о кончине Вячеслава. По его словам, старший Мономашич отошел мирно: накануне вечером он пировал со своею дружиною «и шел спать здоров; якоже легл, тако боле того не встал, ту и Бог поял» [320] Летописное сообщение о смерти Вячеслава не датировано. По всей видимости, это случилось в январе 1155 г. .

Ростислав тотчас вернулся в Киев, где похоронил дядю «с честью великою с множьством народа, и положиша у Святыя Софья, идеже лежить Ярослав, прадед его, и Володимир, отец его». Казну покойного («порты, и золото, и серебро») Ростислав раздал церквам, монастырям и нищим, ничего не взяв себе, кроме одного креста, «на благословение». Покончив на этом с печальными обязанностями душеприказчика, Мстиславич выехал к своему войску, дожидавшемуся его в Вышгороде.

По приезде в лагерь он созвал на совет племянников и дружину, чтобы обсудить дальнейшие действия. Смерть Вячеслава разрушила систему двоевластия, которая до сих пор только и обеспечивала формальные основания для первенства Мстиславичей перед Юрием. Отныне суздальский князь приобретал неоспоримое старейшинство в роду Мономаха, а вместе с ним и законные права на великое княжение. Осторожные бояре советовали Ростиславу отложить поход и возвратиться в Киев, чтобы путем заключения нового ряда с киевским вечем создать хоть какую-то легальную почву для продолжения борьбы с дядей. «Ты ся еси еще с людми [в] Киеве не утвердил, — говорили они. — А поеди лепле [лучше] в Киев же, с людми утвердися. Да аче стрыи [дядя] придеть на тя Дюрги, поне ты ся с людми утвердил будеши [у тебя будет договор с киевлянами о великом княжении], годно ти ся с ним умирити, умиришися [найдешь нужным с ним помириться, помиришься]; пакы ли а [иначе] рать зачнеши с ним». Однако Ростислав, обычно такой миролюбивый, на этот раз проявил несвойственную ему воинственность. Поход на Чернигов продолжился.

С дороги князья отправили к Изяславу Давыдовичу послов с требованием поцеловать им крест на том, что он не будет искать киевского стола: «Ты в отцине сваей Чернигове седи, а мы у Киеве будем». Но Изяслав Давыдович, со дня на день ожидавший прихода Глеба Юрьевича с половцами, не пожелал вести переговоры под военным давлением. «Оже есте [раз уж вы] на мя пришли, а како ми с вами Бог дасть», — отвечал он нарушителям границ его волости и, как только к нему подоспел Глеб Юрьевич, выступил навстречу киевской рати.