Сергей Цветков - Древняя Русь. Эпоха междоусобиц. От Ярославичей до Всеволода Большое Гнездо

Ростислав с племянниками стоял на берегу реки Белоус (в летописи: Боловес). Передовые части обоих войск уже вступили в перестрелку через реку, когда Ростислава поразили две худшие болезни военачальника — трусость и нерешительность. Он рассчитывал сразиться с одними черниговцами и никак не ожидал, что ему придется иметь дело еще и с половцами. Численное превосходство вражеской рати так сильно испугало его, что он думал толька о том, как унести ноги. Не посоветовавшись с племянниками, Ростислав направил в стан Изяслава Давыдовича послов с новыми мирными предложениями, которые больше походили на полную и безоговорочную капитуляцию: «Поча даяти ему [Изяславу] под собою Киев, а подо Мьстиславом Переяславль». Такой беззастенчивый торг его волостью привел Мстислава Изяславича в сильнейшее негодование. «Да ни мне будет Переяславля, ни тобе Киева!» — в сердцах сказал он дяде и «повороти конь… под собою с дружиною своею от стрыя своего».

Поведение Ростислава выглядело тем более жалким, что Изяслав Давыдович и Глеб Юрьевич даже не удостоили его ответом. Отъезд дружины переяславского князя позволил половцам окружить киевский лагерь. Ростислав, к которому наконец вернулось мужество, пытался организовать сопротивление, но его войско было уже полностью деморализовано. На второй день осады «побегоша вси Ростиславли вой, и многи избиша, а другых многое множьство изоимаша, и разбегошася князи и дружина…». Под самим Ростиславом Мстиславичем убили коня, и он спасся только благодаря своему сыну Святославу, который отдал ему свою лошадь и, собрав вокруг себя остатки дружины, прикрыл бегство отца. Среди доставшихся половцам рядовых и знатных пленников находился Святослав Всеволодович — первый русский князь, позволивший врагу захватить себя живым. Изяслав Давыдович великодушно освободил его вместе со многими другими пленными, заплатив степнякам немалый выкуп из собственных средств.

Всем князьям «Мстиславова племени» удалось выбраться из окружения целыми и невредимыми. Однако никто из них не предпринял ни малейшей попытки отстоять Киев и Переяславль. Ростислав помчался с берегов Белоуса прямо к себе в Смоленск; его сын Святослав укрылся в Переяславле, а княживший там Мстислав Изяславич предпочел уйти на Волынь, к своему брату, луцкому князю Ярославу.

Позорное малодушие Изяславовых преемников имело самые бедственные последствия для населения Киевской и Переяславской земель. Южная Русь впервые за свою историю очутилась в полной власти «поганых». И половцы постарались сделать так, чтобы этот их приход был не скоро забыт. Особенно пострадала Переяславская волость, где, по сведениям Воскресенской летописи, степняки «села все пожгоша и жита вся потравиша». Страшному разгрому подверглись местные святыни — основанная Владимиром Мономахом церковь Святых Бориса и Глеба на Альте, монастыри Рождества Пресвятой Богородицы и Святого Саввы: всех их «разграбиша, и пожгоша, а люди в плен поведоша».

У Изяслава Давыдовича между тем закружилась голова — но не от скорби за бедствия Русской земли, а от близости великого княжения. Позабыв о том, что за плечами у него уже слышна поступь полков Юрия, он послал сказать киевлянам: «Хочу к вам поехати!» Те, «боячеся половец», готовы были посадить у себя хоть черта, «зане тогды тяжко бяше кияном, не остал бо ся бяше у них ни един князь у Киеве», по замечанию летописца. Скоро черниговский князь получил официальное приглашение киевского веча: «Поеди Киеву, ать не возмуть нас половци, ты еси наш князь…» Сев таким демократическим манером на «златом» столе, Изяслав Давыдович постарался смягчить неминуемый гнев Юрия передачей Переяславля под руку Глеба Юрьевича; своего двоюродного брата он попытался задобрить Черниговом. Святослав Ольгович принял подарок, хотя и отдавал себе ясный отчет в том, что «перед Гюргем не возможно бы им удержатися».

На короткое время междоусобица утихла в ожидании выступления на сцену главного действующего лица — суздальского князя. Юрий снарядился в поход еще до смерти Вячеслава и все новости о происходящем в Южной Руси получал в пути. Уверенный в своем праве и своих силах, он, однако, стремился оградить себя от любой случайности и потому не хотел вести войска к Киеву, не обезопасив прежде своего тыла. Суздальская рать двинулась вверх по Волге к границам Новгородской и Смоленской земель. Незадолго перед тем, еще при жизни Изяслава Мстиславича (25 марта 1154 г.), новгородцы по каким-то причинам выгнали его сына Ярослава, которого Изяслав вынужден был перевести на Волынь. Взамен него в Новгород, очевидно по согласованию с Изяславом, был приглашен княжить Ростислав Мстиславич. Однако и он быстро сумел настроить против себя новгородское вече тем, что «не створи им ряду» (какие условия договора нарушил Ростислав, Новгородская летопись не сообщает), а потом, как мы знаем, и вовсе уехал на юг, оставив в Новгороде своего сына Давыда. Этот его поступок окончательно рассердил новгородцев. Они «вознегодоваша» на Ростислава и прогнали от себя Давыда: «показаша путь по нем сынови его», по словам местного летописца. Вслед за тем представительная новгородская делегация, возглавляемая епископом Нифонтом, прибыла к Юрию и заключила с ним ряд, результатом которого стало вокняжение в Новгороде Юрьева сына, Мстислава (30 января 1155 г.). Другие пункты этого соглашения опять же не попали на страницы летописей.

Только после этого Мономашич вступил в Смоленскую землю — как оказалось, в одно время с Ростиславом, прибежавшим в родную волость с берегов Белоуса. Племянник успел собрать большое войско, но лишь для того, чтобы выторговать у дяди почетные условия мира. «Отце, кланяю ти ся, — велел он сказать Юрию. — Ты переди [прежде] до мене добр был еси, и аз до тебе. А ныне кланяю ти ся, стрыи ми еси, яко отец». На какие добрые отношения между ним и дядей намекал Ростислав, не совсем понятно: при жизни Изяслава он регулярно участвовал во всех предприятиях брата против Юрия. Возможно, это была обычная этикетная формула. Во всяком случае, Юрий не стал опровергать его слов и ворошить прошлое: «не помяна [не помянул] злобы брата его, отда ему гнев», по выражению киевского летописца. «Право, сыну, — ответил он, — с Изяславом есмь не могл быти, а ты ми еси свои брат и сын». Переговоры закончились тем, что дядя и племянник поцеловали друг другу крест «на всей любви», то есть Ростислав признал старейшинство Юрия, а тот оставил племяннику его Смоленскую волость.