Тихон Семушкин - Чукотка

- Слушайте! Над вами подшутила Мэри. Видите, она улыбается.

Таня угадала. Мэри созналась, что одеяло сдернула она.

- Зачем ты, Мэри, это сделала?

- Я утром рассердилась на Тает-Хему и, уходя последней, стянула ее одеяло.

- Вот видите! А вы выдумываете разные глупости. Теперь знайте, что никакого "келе" нет и все разговоры о нем - выдумка. Правда ведь, Мэри?

- Правда, - подтвердила она.

ШАМАН В ШКУРАХ И "ШАМАН" В БЕЛОМ ХАЛАТЕ

Пятый день непрерывно дует норд. Со свистом носится он по беспредельным просторам чукотской тундры. Только волк рыщет в такую непогодь и крутится около оленьих стад.

Под прикрытием горы олени тесно сбились.

Стадо стерегут пастухи. Они уже несколько дней подряд не пили горячего чая и несколько дней не спали в пологе. Пастухи спали на снегу, под брюхом оленей.

Тундра замерзла. Яранги занесены снегом. Парусина, обтягивающая их, надуваясь, хлещет по костяку, и кажется, сейчас сорвется и улетит.

"Почему же такая пурга, такая сильная пурга? Такая пурга дует только тогда, когда умирает человек, - думают чукчи. - Умрет он, и пурга прекратится!"

Взбесившиеся "злые духи" знают, что скоро умрет человек. Уже три дня и три ночи шаман бьет в бубен.

В яранге лежит роженица. Она там одна в муках рожает.

"Должно быть, духи приносят ее в жертву себе - и здесь все бессильно".

А между тем нельзя женщину оставить умирать медленной и мучительной смертью. Нужно ее задушить, чтобы она не мучилась. Но она очень молода и не хочет расстаться с жизнью, а без ее согласия никто не посмеет этого сделать.

На четвертый день женщины стали собираться в сенцах яранги, где мучается роженица. Чтобы не заблудиться, они пришли сюда, держась за длинные моржовые ремни, привязанные к их ярангам. Но что они могут сделать? Они бессильны!..

- Надо ребенка выдавить, - проносится шепот.

Роженица не издает стонов, но сердце ее бьется, и она хочет жить.

Она лежит на оленьих шкурах. Все тело покрыто вылезшей оленьей шерстью. И вот берут доску, на которой чукчанки обычно выделывают тюленьи шкуры, и кладут роженице на живот.

Роженицу держат за руки и ноги и медленно этой доской выдавливают ребенка.

Так рождался в тундре человек.

Ребенка помяли, но он жив. Пуповину перевязали волосом матери, обрезали жирным ножом, присыпали пеплом жженой бересты и обтерли ребенка снегом. Наутро он умер.

А пурга свирепствует, наперекор предсказаниям шамана, этого злого обманщика и фокусника.

Экзема и чесотка - частые гости в чукотском жилище. Ребенок плачет: у него весь рот и все лицо покрыто коростой. Чем помочь? Нечем. Шаман таких не лечит, чтобы не скомпрометировать себя.

"Цивилизация", проникнув сюда, отбирала у чукчей плоды их тяжелого труда, а взамен оставляла спирт и болезни.

Лечить народ предоставлялось шаманам. Из них вырабатывалась каста продувных и очень изворотливых фокусников.

- О, я великий человек! - говорил мне шаман Млеткен. - Я лечу людей, я лечу оленей, я зазываю моржей и китов! Когда я бью в бубен - я ухожу ввысь!

- Его нужно остерегаться! Надо давать ему подарки. Если его обидишь, он снесется со злым духом и нагонит на тебя болезнь, - говорили про шамана чукчи.

Раскаты Октября докатились до Чукотки только в 1922 году. А уже в 1926 году специальная комиссия ходила по чукотским берегам, подыскивая место для строительства Чукотской культурной базы. И летом 1927 года к унылому берегу залива Лаврентия подошел зафрахтованный японский пароход. Но грузы и люди на нем были советские.

Негостеприимно встретила строителей эта страна: шторм, холодный дождь, нагромождение льдов. Пароход болтался в бухте на якоре. Выгрузку производить трудно. "Японец" не хочет ждать окончания шторма и намеревается всю культбазу увезти с Чукотки обратно во Владивосток. Ему нет дела до советской национальной политики. Буква договора в арктическом плавании позволяет ему уйти, не выгрузив строительные материалы.

Волны бешено накатывают на берег, где должна была строиться культбаза.

Производитель работ после долгих размышлений наконец распорядился:

- Выгружайте все в море! Волны вынесут на берег!

Затрещали пароходные лебедки - и больница, и школа, и жилые дома полетели с парохода в море. Шторм подхватывал бревна, доски и выбрасывал на берег.

Шторм добросовестно выполнил задание: весь лесоматериал оказался на суше.

И уже в другой бухте высадилась партия советских строителей и прибыла в залив Лаврентия санным путем.

Началась спешная стройка. Строительный сезон здесь очень короткий. Люди работали по-ударному. И до наступления полярной зимы на диком берегу, среди камней и мокрой тундры, выросли громадные по местному масштабу здания.

Здесь, на этой отдаленной земле, новые здания казались величественными. Ничего подобного чукчи не видели. Они чувствовали, что с появлением этих больших "деревянных яранг" должна измениться и их жизнь.

Десятки чукчей работали на строительстве, сами еще не понимая, что они строят.

Всю зиму шла отделка зданий и изготовление мебели. Работы было много. Нужно было отеплить здания, обить стены толстым, почти в сантиметр, картоном, каждый квадратный дюйм загрунтовать и отделать масляной краской.

Всю зиму кипела работа. Полярные ветры вырывали из рук строительные материалы, их заваливало снегом. Но люди победили суровый Север. Они построили большую больницу, школу, интернат, ветеринарно-зоотехнический пункт, факторию и несколько жилых домов.

Шаманы чувствовали, что все это делается им во вред. И когда на следующий год с первым пароходом прибыл медицинский персонал, он долго сидел без дела. Все есть: хорошие дома, больница, врачи, - но нет больных. Шаманы запугали народ, и никто не едет в больницу.

А в окружающих культбазу стойбищах, в тесных и грязных ярангах, лежали больные; так же ужасно, при помощи давильной доски, рождались новые люди.

Модест Леонидович ловил на улице чукчу, силой тащил его в больницу, снимал с него кухлянку, выстукивал его и, наставляя трубку, говорил: "Кувъенто!" ("Дыши!") Удивленный и смущенный чукча усиленно дышал, но не понимал, зачем все это делается.

Он выходил из больницы с недоумением, и когда его сородичи спрашивали, что с ним делал доктор, он совершенно серьезно заявлял: "Доктор говорил: "Кувъенто!"" Это слово стало собственным именем Модеста Леонидовича, приобретшего себе известность на побережье как "доктор Кувъенто".

Больные не шли в больницу, нужно было, чтобы больница пошла к ним. И врачи самоотверженно поехали в стойбища, за сотни километров. "Медицинская карета" - собачья упряжка - очень утомляла. Нужно было разъезжать месяцами. Пурги, морозы, ночевки в душных ярангах - ничто не остановило советских врачей. К концу года нашим медикам удалось привлечь внимание чукчей к больнице.