Тихон Семушкин - Чукотка

- Сколько же классов ты окончил, Рультынкеу?

- Пять только. На курсы послали. Говорят, народ учить надо, - ответил он.

- Эгей! - весело крикнул Ульвургын. - Помолчите! - И, обращаясь ко мне, он серьезно сказал: - Покрепче заткни пальцами уши. Что-то по секрету от тебя нужно всем сказать.

В глазах Ульвургына светилось лукавство. Я немного удивился этому секрету, но выполнил его желание.

Обхватив ликвидаторов руками, пригнувшись, он шепотом что-то говорит им. Ликвидаторы, улыбаясь, кивают головой.

- Теперь вытащи пальцы, - беря меня за руки, говорит Ульвургын и тут же, свесив голову в кубрик, кричит: - Миткей, чай готовь!

Миткей, видимо, этим и занимался, так как в ту же секунду с шумом вспыхнул примус.

Мы спустились в маленький кубрик, напоминавший четырехместное купе вагона. Так же как и в купе, в кубрике было четыре койки. Две верхние завешены ситцевыми занавесками. В углу - камелек, в середине - столик.

На столике лежал планшет засаленной карты крупного масштаба северо-востока Азиатского материка. На стенке, в рамке из моржовой кости, висел портрет Сталина работы местного художника, исполненный карандашом.

Я присел на койку рядом с Ульвургыном и угостил его папироской.

- Капитан! Старпом спрашивает, куда мы теперь идем? - крикнул кто-то сверху.

Не торопясь, Ульвургын посмотрел на карту, ткнул пальцем в какую-то точку и сказал:

- Вот сюда. В бухту Пенкегней. Пусть держит прямо через Мечигмен, на остров Аракамчечен.

- Есть, товарищ капитан, - ответил тот же звонкий голос.

Карта не очень нужна была капитану Ульвургыну, так как он и без нее отлично знал свои воды, - но ведь все большие корабли ходят с картами.

- Вот видишь, какая теперь шкуна у нас! Вельботы в море бьют моржей, а мы таскаем мясо в колхоз. Как китобойная матка "Алеут". Много стало у нас мяса!

Ульвургын помолчал и, посматривая на папиросу, с чувством сожаления сказал:

- Раньше ты меня сделал председателем. Только теперь я не председатель. Ушел из председателей. Пусть молодые будут председатели. Ошибка получилась у меня. А когда на "Октябрину" искали капитана, я сказал: "Ага, в капитаны я пойду! Пусть Аттувге будет председателем".

- Какая же ошибка, Ульвургын?

- Помнишь, как на кульбач ты построил первый раз баню? Как ты уговаривал людей поливаться водой? Сначала боялись, а потом - хорошо.

- Помню.

- Потом, когда ты уехал, в то лето я долго-долго думал. Я сделал у себя постановление. В совете. Всем нашим людям надо летом мыться в речке. Палец намочил в речке - ничего, вода хорошая. Только наша речка бежит с гор, и когда все люди залезли в речку, стали говорить: "Пожалуй, вода холодна!" - "Нет, говорю, не холодна - все время держу палец". Люди послушались постановления - и стали кашлять, и грудь болела. Вот такая ошибка, - вздохнув, закончил он.

- Да, Ульвургын, бывает, что человек и ошибается.

И я почувствовал, что после этой "ошибки" Ульвургын стал мне еще ближе.

- Кто же, Ульвургын, работает у тебя на шкуне?

- Верхняя полка - моя. Вторая верхняя - старпома. На которой сидим повара Миткея. Вот этого, - показывает он пальцем.

Миткей широко улыбается и молча ставит на стол чашки, режет хлеб.

- А та - ревизора Тмуге.

- О, ревизор у тебя есть?

- И на пароходах бывают ревизоры. Как же без него? Кто деньги будет получать с рика за пассажиров? Кто мясо в колхоз будет сдавать?

- Значит, всего четыре человека?

- Пять. Стармех пятый. Спит он. Сутки вчера работал, на берег не сходил. Охотились на моржей.

- Кто механиком работает?

В глазах Ульвургына появилась усмешка, и он сказал:

- Старик один из дальнего стойбища. Ты не знаешь его.

По глазам Ульвургына видно было, что он затеял что-то коварное. Однако я не придал значения его шутливому настроению.

- А почему же, Ульвургын, у тебя нет капитанского пиджака с пуговицами?

И вдруг я увидел, что задел самое больное место капитана "Октябрины". Он переменился в лице и сказал с некоторым возмущением:

- Фактория плохо работает. Еще прошлым летом обещали привезти. Если теперь не привезут, в рик поеду жаловаться.

Мы пьем крепкий, как кровь оленя, кирпичный чай, держа на весу большие эмалированные кружки.

Ульвургын, не допив чая, поставил кружку на стол и, обращаясь к Миткею, сказал:

- Поди скажи старпому - спать он будет в машинном отделении, гость будет спать на его месте.

Миткей, как евражка из норы, выскочил по коротенькой лесенке на палубу.

Ульвургын встал, открыл ящик под койкой и взял простыню и наволочку. Потрясая ими в воздухе и тихо смеясь, он проговорил:

- Это тебе.

Теперь я начал понимать все его "секретные мероприятия". По-видимому, он захотел поразить меня своей культурностью.

Сдернув суконное одеяло с койки старпома, Ульвургын сказал:

- Кит-кит (немного) грязный. Надо заменить. Вот здесь будешь спать.

Около капитанского кубрика толпились ликвидаторы. Они тихо сидели на тюленьих колаузах* и разговаривали шепотом.

[Колауз - мешок для хранения дорожных вещей.]

Этот шепот и гортанные звуки чукотской и эскимосской речи, как легкий ветерок, доносились в кубрик.

- Почему, Ульвургын, ликвидаторы так притихли?

- Морж испугайся громко разговаривать, - сказал он по-русски.

И опять он рассмеялся. Он отлично понимал, что я хорошо знаю, чего боится морж и чего не боится.

Я встал, намереваясь выйти на палубу. Но Ульвургын преградил мне путь. Он положил свои тяжелые руки мне на плечи и, глядя в глаза, молча смеялся.

- Хочешь узнать секрет? Хочешь узнать, почему ликвидаторы тихо разговаривают? - спросил он, тормоша меня.

И когда я сказал: "Конечно, хочу", - он торжественно произнес:

- Таграй спит. Вот какой секрет я говорил.

Видя мое удивление, он как-то по-особенному захохотал: "Хо-хо-хо!"

- Стармех у меня Таграй. Твой Таграй стармех, а не старик. Механик кино был, теперь - механик "Октябрины". Всем по секрету я сказал, чтобы не будили его, - сами разбудим.

- Разве Таграй здесь? - усомнившись, спросил я.

- Пойдем, пойдем к нему, - подталкивая меня на лесенку, говорил Ульвургын.

Мы вылезли из кубрика на палубу. Подмигивая ликвидаторам, Ульвургын шагал через тюленьи колаузы.

Светило солнце. Море, казалось, застыло. На нем не было даже ряби. Вдали виднелись горы мыса Дежнева, покрытые шапкой белых влажных облаков. Казалось, что эти облака впитали в себя весь туман, который с утра так густо застилал Берингово море и Чукотскую землю. Впереди, на горизонте, показались слабые очертания американского острова святого Лаврентия. "Октябрина", управляемая старпомом, шла полным ходом.

Мы остановились у люка машинного отделения.

- Полезай сюда, - указал мне Ульвургын.

Я спускаюсь по лесенке вниз и вижу парня, согнувшегося над гребным валом с масленкой в руках.