Жан-Пьер Шаброль - Пушка Братство

Марта, ошеломленная, разглядывала капитана. Я тоже никогда прежде не видьiвал такого красавчика военного. Высокий, стройный, с белокурыми выхоленными усиками, с серьезным и учтивым видом прилежного ученика.

-- Даже и не думайте увозить нашу пушку без нас! Я такой здесь тарарам устрою!

-- О! -- Легкое недовольство послышалось в его голосе.-- Мои люди тем временем будут запрягать -- так мы сэкономим время.

На нем не было ни плюмажа, ни помпонов, никаких побрякушек, мундир выглядел безупречно: прекрасного покроя, ни пятнышка, ни случайной складки. Генерал Клюзере, подумалось мне, заводит новую моду в Националыюй гвардии.

Марта вскоре вернулась, успев поднять на ноги всю нашу команду. Сердитым жестом протянула мне сумку, забытую мною на нашем тюфяке.

-- Не верю я им!

-- Почему?

-- Слишком лощеный этот золотопbгонник!

Ho Марта оказалась в одиночестве: все прочие не разделяли ee подозрений. Мы -- мы были просто счастливы. Наконец-то наша пушечка еще постреляет. Займет свое место в грозе и громах коммунарских и всех их там оглушит, обгудит их, черт побери, своим бронзовым басом.

Наша команда с Барденом во главе, окончательно пробужденная важной новостью, перекликалась, paссевшись при пушке по своим местам. Насыщенный предгрозьем воздух прибавлял остроты их волнению.

Торопыга затянул:

Bo имя справедливости Пришла теперь порa Восстать рабам в полях, Заводах, рудниках, Чтоб 93 год для них настал!

Под стук и звяканье, гулко отдававшиеся среди спящих фасадов, в который уже раз мы спускались к сердцу Парижа, и каждая встреча с ним не была похожа на предыдущую.

Юный красавец в капитанских погонах услал двух своих сержантов. Оставшиеся двое замыкали наш кортеж, отступив далеко назад от пушки, a сам командир скакал впереди, соблюдая приличную дистанцию между нами и собой, так что разговор был невозможен.

-- Странною он нас повел дорогой! -- проговорила Марта.-- Как он чудно сидит на лошади.

-- Да, я заметил!

-- Почему он так держится?

-- Он держится, как те, кто обучался верховой езде.

-- A разве этому учатся?

-- Конечно!

-- Разве есть такие школы, чтобы учили на кобылах ездить?

B ee вопросе было больше восхищения, чем подозрительности: вот какие теперь в нашей народной армии шикарные командиры есть! B общем, настроение было хорошее. Мы следовали за красавчиком капитаном по темной улице и попали на маленькую треугольную площадь. Въехали в ворота и очутились во дворе...

Тяжелый зловещий удар заставил нас вздрогнуть. Гигантские ворота с грохотом захлопнулись за нами.

Наш красавчик мелкой рысцой подъехал к нам и осадил своего коня.

-- A ну-ка, ребятки, слезайте, да поскорей!

Мы сразу, без перехода, перенеслись в другой мир: из будущего в прошлое.

Они вылезали изо всех углов, из-за запертого портала, из темных амбразур, из сырых нор и надвигались на нас, склизкие, верткие, с ухмылкой на рылах. Тараканье племя!

Шуаны, толстобрюхие богатеи, орлеанисты, убийцысутенеры, допотопная деревенщина, эксплуататоры, мошенники с титулами, в митрах, в орденах...

Должно быть, так вот теснятся, налезают друг на друга тараканы и тараканищи, подбираясь к крылатому трупику только что оттрепетавшей великолепной бабочки. Бще миг -- и они утащат ee в свою смрадную щель.

Тут были офицеры в рединготах, буржуа в военной форме, но, в общем-то, среди полусотни жирных шутников не так уж много переряженных. Нам они казались все до странности знакомыми, y каждого своя гримаса, неизменная, и неизменно собственный дом. Высокий полковник, вытянутый, как шпицрутен, супруг томной наследницы солидного имущества, оптовик-бакалейщик, старший приказчик, ворующий в надежде попасть в высшие слои общества, высокопоставленный чиновник, наживший себе геморрой в золоченом кресле, промотавпшйся аристократишка в поисках приданого в паре с папашей-нуворишем, племянник протоиерея и rрафский мажордом, богачи, которые измеряются звоном золота, и владельцы ввонкого имени, и те, кто только мечтает о благородном металле или благородном имени; все преуспевающие, которыми кишит круглобокий сыр старого мира, где они копошатся, довольно урча; те, кто прежде всего заметит башмак, который просит каши, или протертый локоть; те, кто затыкает себе HOC, проходя мимо бедняков, и которым все ведомо заранее: они знают все рецепты, все решения, все входы и выходы. Предместья перенаселены? Давайте эпидемию! Слишком много безработных? Давайте войну! Есть недовольные? A на что Кайена?

Маслянистое ржание, утробный хохот, раскатистый смех хозяина, который ничего не понял; счастливый

смех того, кто считает, что он всегда прав и что именно он смеется последним.

-- A ну давай, мелюзгаl

Мы не нуждались в пояснениях. Кованые чугунные фонари давали достаточно света. Итак, они желали получить пушку "Братство", и никакую другую, ту самую, о которой говорил весь Париж, мощный бронзовый бас. Чтобы уничтожить ee, или упрятать, или выдать версальцам -- y них, конечно, есть для этого все возможностиl A мы кто? Дюжина сопляков и один великовозрастный разиня. Не так уж трудно справиться. Одного пинка хватит...

Мы чувствовали себя маленькими, жалкими. Смех этих людей ставил нас на место: мелюзгаl

И тут нас взяла ярость.

Они были толстые, высокие, их было втрое больше, чем нас! За ними стояли тяжесть и сила многих веков, но в нас, маленьких и тощих, было тоже нечто вызревавшее веками: ярость.

Времени много не потребовалось. Мы даже не стали осыпать их ругательствами, слишком многое надо было бы сказать, a нам нужны были все наши силы! Мы бросились на них, стиснув зубы, в гробовом молчамш.

Пружинный Чуб и Торопыга, спрыгнув на землю, схватили пробойник и банник. Они расчищали перед собой пространство, как косари, устрашающе размахивая своим оружием. Родюки и девочки тоже вооружились кто чем мог. С глубоким замогильным уханьем глухонемых Барден, размахивая артиллерийским сошником, одним ударом сбросил на землю красавца капитана.

-- Открывайтеl Открывайте, сволочи!

Это была Марта, стоявшая лицом к воротам. Я и не заметил, как она спешилась.

Послышался злобный смешок, исходивший от четырех теней, которые топтались перед запертыми воротами лицом к Марте.

Выстрел. Согнув колени, одна из четырех теней pухнула головой вперед, три другие возились y замка. Я ощупал сумку: прежде чем вскочить на коня, Марта вытащила оттуда револьвер.

Теперь никто из тараканья уже не смеялся.

-- Все в седлоl -- заорала Марта.

Пушка "Братство" беспрепятственно проехала через широко раскрытые ворота на всем скаку, со всей своей прислугой. Феб вырвался из ловушки, как положено, последним. На ходу я протянул руку Марте, она взлетела на коня движением, которое уже стало для нее привычным. Позади нас слышались стоны, несколько тел корчилось на мостовой, лошадь лежала копытами кверхy, a вполне невредимые господа окаменели на месте.