Франс Гампл - Создатели Империи

Кроме ограничения собственной власти в «Деяниях» сообщается о добровольном отказе от чрезмерных почестей. Эту «скромность» принцепса никак нельзя не заметить, когда он сообщает, что отказался от многих прославлений, предназначенных сенатом для него. Значение этого шага становится ясным, если вспомнить, что даже такой выдающийся человек, как Цицерон и ему подобные, видели в триумфе кульминацию своей политической жизни. Август, как он это доказывает многочисленными примерами, часто соблюдал меру. Но для богов, покровителей Рима, от милости которых зависело благополучие императора и нового политического строя, покойный сделал больше, чем кто-либо из римлян до него. С 12 г. до н. э. он был верховным жрецом государственной религии (Pontifex maximus), принадлежал к самым авторитетным жреческим коллегиям и возродил древние, давно забытые жреческие саны и обряды. Насколько обдуманно он отказывался от почестей, положенных только богам, понял каждый, кто прочел, что он конфисковал около восьмидесяти статуй, изображавших его стоя, на коне или на квадриге, а из выручки от продажи преподнес золотые дары храму Аполлона от своего имени или от имени того, кто почтил его этими статуями. Он не только воздал богам римского государственного пантеона то, что им полагалось, но также и другим богам, которые почитались в Империи как «политические боги». «Первый Гражданин», заботящийся о восстановлении пошатнувшихся отношений римлян к своим богам, действовал в рамках древнеримской политики.

В своей автобиографии он все время подчеркивает, что для него образцом были обычаи предков. Но он не только напоминал о них. «Благодаря новым законам, которые я издал, я снова ввел уже исчезнувшие в нашем веке обычаи предков, — и тут же самоуверенно добавляет: — Я сам дал потомкам много примеров для подражания».

Итак, он был настоящим римлянином, который руководствовался примерами предков, но, с другой стороны, как «Первый Гражданин» оставил потомкам образцы для подражания. Каждый осознавал необыкновенность достижений, почестей и высокий ранг того, кто о себе рассказывает, но вместе с тем и самоограничения этого человека, который не намеревался взорвать существующее политическое устройство, а, наоборот, старался слиться с ним. Его ведущее положение основывалось на политическом влиянии (auctoritas), т. е. на добровольном признании его выдающихся политических деяний и необыкновенной проницательности. Поэтому не случайно упоминаются не только обязательные, с государственно-правовой точки зрения, две ветви власти — сенат и народ, по поручению которых действовал принцепс и которые были подчинены ему, как «Первому Гражданину», но также ничем не омраченное согласие граждан и их повелителя, являющегося всего лишь исполнителем их воли, чья личная судьба стала судьбой всего общества. Ведь иначе не объяснишь тот факт, что по постановлению сената высшие магистраты, консулы, жрецы каждые четыре года приносили обеты (vota) за его слабое здоровье. Он самоуверенно пишет: «Все граждане единодушно продолжали частным образом или целыми городскими общинами молиться в храмах за мое здоровье». Тот, кто сегодня поднимается по ступенькам «Алтаря Мира Августа» (Ara Pacis Augustae), расположенного напротив мавзолея на Тибре, — видит чудесную часовню, которую в 73 г. до н. э. воздвиг сенат в честь благополучного возвращения принцепса из Испании и Галлии. Там магистраты, жрецы и весталки ежегодно выражали свою благодарность за это событие жертвоприношениями богу «Мира Августа». Сам мир — наивысшее благо этого измученного гражданскими войнами общества — отныне был связан с принцепсом; «римский мир» превратился в «августовский мир». «Pax» [13] Pax — мир, по-латыни женского рода. ( Прим. перев .). (мир) стал первой богиней, носившей имя «Первого Гражданина», потому что он не только подарил государству спокойствие, но и гарантировал его. За ней вскоре возникли и другие.

Внутреннее согласие народа во всех его слоях и сословиях с принцепсом и его действиями было основой его политических шагов, и все это чувствовали. Автобиография заканчивается почестью, которая для покойного была наивысшей: «сенат, всадническое сословие и весь народ» назвали его Отцом Отечества. Когда во 2 г. до н. э. сенат от имени народа чествовал его как преобразователя государства, он сквозь слезы ответил: «После того как исполнились все мои желания, что еще я могу, сенаторы, испросить у бессмертных богов, кроме того, чтобы мне до конца моих дней было суждено сохранить это единодушие». В этом согласии между сенатом, народом и тем человеком, перед которым все преклонялись, который превзошел всех по политическому влиянию и которому со всеобщего одобрения и по всеобщему доверию было предоставлено ведущее положение, заключались для Августа объяснение и венец всей его политической деятельности, когда он завершал для потомков перечень своих деяний. У него были большие заслуги перед Римом, поэтому сенат присудил ему «божественные почести». Исключительное, ставшее историческим и не передающееся по наследству главенствующее положение преобразовалось в будущем в институт «императорской власти» династии Юлиев-Клавдиев. Была основана прочная общественная система: желание покойного сбылось.

Даже сегодня историкам трудно устоять перед убедительной силой августовской автобиографии. В этом произведении с четким построением мысли, лаконичным, проникновенным, порой монументальным языком, где продумано каждое предложение и даже слово, дается только как бы статистический материал. Но кто понимает принципы отбора материала и знает, что произошло на самом деле, кто знает закулисную сторону событий и не упускает из виду того, о чем умалчивается, тот может представить себе удивительную способность этого человека влиять на людей, вести их к своей цели, угадывать их мысли и сокровенные желания, воздействовать на чувства, представать во всем своем величии, скрывать свою фактическую власть и, словно делая одолжение, оставаться в тени. Он ощутит также последовательность всех действий Августа — от девятнадцатилетнего до семидесятишестилетнего возраста — в построении политического, идейного здания, огромную конструктивную силу того, кто стал основателем новой политической системы.

«Деяния божественного Августа» (Resgestae Divi Augusti) сотворили историю. В них не была развита мысль «Первого Человека», но благодаря отчету такого гражданина она обрела форму, и на его образ равнялись все преемники на троне Цезарей, сравнивая его с собой. Так миф о деяниях Августа стал исторической силой, но чтобы добраться до истины, его нужно развеять. Правда, эта истина не умаляет исторического величия «сына» Цезаря.