Сергей Нефедов - История России. Факторный анализ. Том 2. От окончания Смуты до Февральской революции

«Теперь жалкие человеческие существа пытаются мерить своими ничтожными мерками огромную волну, которую могла поднять лишь Божья воля, могучий вихрь судьбы, – писал А. Ф. Керенский. – С самодовольством специалистов они силятся доказать, что все было бы по-другому, если бы то-то и то-то сделать так, а не иначе…» [2299]Вихрь революции подхватил А. Ф. Керенского и руководителей только что созданного Петроградского совета – но так же как Николай II, они были не в состоянии противостоять воздействию глобальных факторов кризиса. «Все, что мы тогда делали, – свидетельствует И. Г. Церетели, – было тщетной попыткой остановить какими-то ничтожными щепочками разрушительный стихийный поток». [2300]

Подводя итоги социально-экономического развития между двумя революциями, необходимо отметить, что в этот период правительство не только признало наличие аграрного перенаселения, но и приняло меры для его смягчения. Реформы П. А. Столыпина устранили то прикрепление крестьян к земле, которое ранее сдерживало миграцию населения, более того, они поощряли переселение на свободные земли окраин. Крестьяне получили возможность продавать свою землю, и в результате мы, в полном соответствии с демографически-структурной теорией, видим картину, характерную для Сжатия в странах с рыночной экономикой: разоряющиеся крестьяне в массовых масштабах продают землю и уходят в города, где занимаются ремеслом или ищут работу по найму.

Однако ни переселение на окраины, ни уход в города не компенсировали быстрого роста населения, и проблема малоземелья сохраняла свою остроту. Некоторое увеличение внутреннего потребления было достигнуто благодаря сочетанию урожайных лет и относительному сокращению вывоза, но сокращение вывоза сопровождалось увеличением расхода зерна на фураж, и в стране сохранялись обширные регионы, где потребление оставалось на крайне низком уровне.

Негативная инерция предшествующего периода голода и социальных конфликтов привела к тому, что увеличение потребления не оказало существенного влияния на уровень социальной напряженности, который продолжал оставаться высоким, намного более высоким, чем до революции и лишь немногим ниже, чем в годы революции. Хотя количество крупных выступлений в деревне уменьшилось, количество мелких протестных акций возросло; в городах наблюдался новый мощный подъем стачечной борьбы – все это дает основание многим историкам рассматривать революции 1905 и 1917 годов вместе, как два этапа одной революции, разделенных периодом обманчивого успокоения. [2301]

Важным следствием революции 1905 года было резкое ослабление традиционалистской идеологии, которая прежде поддерживала самодержавие, помогала держать народные массы в покорности и отделяла народ от интеллигенции – в том числе, и от обращавшихся к народу радикальных партий (социал-демократов и эсеров).

В ситуации не угасшего революционного движения любое ослабление самодержавия могло вызвать новую вспышку крестьянских восстаний. Большая война тем более должна была вызвать новый социальный кризис. Механизм этого кризиса был типичным для военной экономики и включал три взаимосвязанных процесса: во-первых, резкое падение авторитета власти в результате военных поражений; во-вторых, возникающее вследствие чрезмерной эмиссии бумажных денег расстройство товарооборота, нехватка продовольствия в городах и голодные бунты, и в-третьих, все возрастающая ненадежность войск – следствие Сжатия и созданного им глубокого социального раскола.

Русская революция была инициирована голодным бунтом в Петрограде. То обстоятельство, что бунт вспыхнул именно 23 февраля было до некоторой степени случайностью, но то, что он должен был произойти, с очевидностью следует из того, что такие бунты происходили и раньше (в октябре 1916 года) и позже, при Временном правительстве, которое так же, как и царское правительство, не смогло решить проблему снабжения городов. При длительной и напряженной войне расстройство товарооборота и голодные бунты были неизбежны – и эта неизбежность подтверждается также и тем, что правительство, прекрасно информированное и предвидевшее эти события, так ничего и не смогло сделать, чтобы их предотвратить.

Петроградский бунт 23 февраля не был вызван непосредственно перенаселением и крестьянским малоземельем и в конечном счете носил локальный характер. Он мог быть подавлен, как был подавлен Медный бунт 1662 года. Решающим моментом, как и в 1905 году, была позиция армии – будут ли солдаты стрелять в народ? И вот здесь проблема Сжатия и крестьянского малоземелья встала во весь рост. Армия 1917 года – это были «просто взятые от сохи мужики», те мужики, которые требовали земли в 1905-м, и многие из которых после подавления первой революции ненавидели царя так же, как и своих помещиков. Теперь их мобилизовали в армию, но они не желали умирать в этой непонятной для них войне; они в массовых масштабах бежали из эшелонов или сдавались в плен. Некоторые авторы полагают, что солдаты подняли мятеж потому, что не желали идти на фронт, и действительно, Петроградский Совет впоследствии потребовал не отправлять на фронт части революционного гарнизона. [2302]Но солдаты-крестьяне не желали идти на фронт умирать за эту власть именно потому, что она стала для них чужой и враждебной, потому что она не давала им землю. В западных странах, где нации не были расколоты столь острым социальным конфликтом, солдаты не бросали оружие и не поворачивали его против своего правительства (пока некоторые из них не были увлечены русским примером). Тот уровень аграрного конфликта, тот уровень ненависти, о котором говорит предвоенная статистика преступлений, должен был проявить себя. Он диктовал поведение солдат, которое проявилось при подавлении бунтов 1916 года – солдаты неоднократно отказывались стрелять в толпу и переходили на сторону бунтовщиков. Как показывает рисунок 8.5, число голодных бунтов стремительно нарастало, и вместе с тем нарастало число случаев солдатского неповиновения. О таком развитии событий предупреждал П. Н. Дурново еще до начала войны: «Побежденная армия, лишившаяся к тому же за время войны наиболее надежного кадрового состава, охваченная в большей части крестьянским стремлением к земле, окажется слишком деморализованной, чтобы послужить оплотом законности и порядка». Еще до начала войны правительство понимало, что прежде надежная армия теперь, после 1905 года, ненадежна из-за крестьянского стремления к земле. В итоге голодный бунт в Петрограде в феврале 1917 года спровоцировал восстание крестьян, одетых в солдатские шинели. Отсюда, однако, не следует, что солдаты не могли восстать сами по себе: петроградский бунт был, в известном смысле, продолжением бунтов запасников в Гомеле и Кременчуге, и более того, уже начались бунты на фронте. В любом случае главным лозунгом восставших солдат сразу же стал лозунг 1905 года: «Земля и воля!» «Бунт бывших крестьян, вооруженных на свою голову самодержавием, во многом определил ход и самый дух последующей советской истории», – указывает В. П. Булдаков. [2303]В конечном счете, заключает П. Гатрелл, мировая война лишь дала возможность укоренившемуся классовому конфликту проявить себя и трансформироваться в революцию. [2304]