Арнольд Джозеф Тойнби - Исследование истории. Том I: Возникновение, рост и распад цивилизаций.

Фактически османы получили остатки сельджукского имущества, поскольку явились последними из пришедших и прибыли при стеснительных обстоятельствах. Их эпоним — Осман [267]— был сыном некоего Эртогрула, вождя безымянной группы беженцев — ничтожного обломка, выброшенного к отдаленнейшим границам исламских владений ударом монгольской волны, которая со страшной силой обрушилась на северо-восточные границы иранского общества из центра Евразийской степи. Последний из анатолийских Сельджукидов закрепил за этими бежавшими предками османов длинную узкую полоску земли на северо-западной окраине Анатолийского плоскогорья. Здесь сельджукские территории граничили с территориями вдоль азиатского побережья Мраморного моря, которые еще продолжала удерживать за собой Византийская империя — уязвимая позиция, соответственно называвшаяся Sultan Onti, то есть «боевым фронтом султана». Эти османы могли лишь завидовать счастливой судьбе караманов, но нищим не приходится выбирать. Османы приняли свой удел и стали расширять границы за счет своих соседей, православных христиан, выбрав в качестве первой цели византийский город Брусу. Захват Брусы занял у них девять лет (1317-1326), но османы недаром назвали себя этим именем, ибо истинным основателем Оттоманской империи был Осман.

Через тридцать лет после падения Брусы османы захватили плацдарм на европейском побережье Дарданелл, и именно в Европе сделали они свое состояние. Однако еще до конца того же столетия они завоевали караманов и другие тюркские общины в Анатолии одной рукой, другой одновременно покоряя сербов, греков и болгар.

Таково было стимулирующее воздействие политической границы, ибо исследование предшествующей исторической эпохи показывает, что в географическом окружении, служившем первоначальной базой османских операций в Анатолии, никаких особых героических качеств проявлено не было (в противоположность окружению непредприимчивых и заслуженно забытых караманов). Так что можно было бы поместить Sultan Onii в первый раздел данной главы. Обратившись ко времени, предшествовавшему нашествию тюрок-сельджуков в третьей четверти XI столетия христианской эры, когда Анатолия еще находилась в пределах Восточно-Римской империи, мы обнаружим, что территория, впоследствии занятая караманами, почти полностью совпадала с бывшим районом анатолийского армейского корпуса, который в первые века истории православного христианства удерживал первенство среди корпусов восточно-римской армии. Другими словами, восточно-римские предшественники караманов в районе Коньи удерживали то же превосходство в Анатолии, которое в позднейшую эпоху удерживали османские оккупанты из Sultan Onii. Причина ясна. В более ранний период район Коньи был приграничной провинцией Восточно-Римской империи — vis-a-vis [268] Арабского халифата, тогда как территория, занятая впоследствии османами, пользовалась в то время удобным положением незаметного внутреннего района.

Русское Православие

Здесь, как и в других случаях, мы обнаруживаем, что жизненная энергия общества имела тенденцию сосредоточиваться последовательно то на одной, то на другой границе в зависимости от относительной силы различных внешних давлений, менявшейся по своей интенсивности. Областью, в которой православно-христианская цивилизация впервые пустила корни в России во время своей первоначальной пересадки из Константинополя по ту сторону Черного моря и Евразийской степи, был верхний бассейн Днепра. Оттуда она была перенесена в XII столетии в бассейн верхней Волги жителями пограничной зоны, расширявшими свои границы в этом направлении за счет первобытных финских язычников, обитавших в северо-восточных лесах. Вскоре после этого, однако, место [концентрации] жизненной энергии перешло в район нижнего Днепра, чтобы встретиться с сокрушительным давлением кочевников из Евразийской степи. Это давление, неожиданно оказанное на русских в результате кампании хана Батыя в 1237 г., было чрезвычайно сильным и продолжительным. Интересно заметить, что в данном случае, как и в других, вызов необычайной суровости породил ответ, явившийся удивительно оригинальным и творческим.

Этим ответом стала ни больше ни меньше как эволюция нового образа жизни и новой социальной организации, что дало возможность оседлому обществу впервые в истории не просто удержаться под натиском евразийских кочевников и предпринять против них отдельные карательные экспедиции, но и реально осуществить продолжительное завоевание кочевнических земель и изменить ландшафт, превратив пастбища кочевников в крестьянские поля и заменив их передвижные становища оседлыми деревнями. Казаки, совершившие этот беспрецедентный подвиг, были жителями пограничных областей русского Православия, закаленными в горниле и сформированными на наковальне пограничной войны с евразийскими кочевниками (Золотая Орда хана Батыя) в течение двух следующих столетий. Свое название, ставшее легендарным, — казаки — они получили от своих врагов. Это просто тюркское слово qazaq, обозначавшее человека вне закона, который отказывался признавать авторитет своего «законного» кочевнического повелителя [269]. Широко раскинувшиеся общины казаков, к моменту своего уничтожения во время русской коммунистической революции 1917 г. располагавшиеся по всей Азии от Дона до Уссури, происходили из одной материнской общины днепровских казаков.

Эти первоначальные казаки представляли собой полумонашеское военное братство, имевшее сходство с эллинским братством спартанцев и с рыцарскими орденами крестоносцев. В своих методах ведения непрекращающейся войны с кочевниками они осознавали, что если цивилизация хочет вести успешную войну против варваров, то она должна будет бороться с ними иным оружием и иными средствами, чем их собственные. Точно так же, как современные западные создатели-империи подавили своих примитивных противников, выставляя против них превосходящие средства промышленности, казаки подавляли кочевников, используя превосходящие средства земледелия. И так же, как современное западное полководческое искусство ослабило кочевников в военном отношении на их же собственной почве, превзойдя их мобильность при помощи таких средств, как железные дороги, автомобили и аэропланы, казаки по-своему добились того же самого, используя реки, одну из природных особенностей степи, которая была неподконтрольна кочевникам и обратилась не в их пользу, но против них. Для кочевнических наездников реки были труднопреодолимы и бесполезны для перевозки, тогда как русские крестьяне и дровосеки являлись специалистами в речной навигации. Следовательно, казаки, хотя и научились соперничать со своими кочевническими противниками в искусстве верховой езды, не забыли и о своих судоходных навыках, и именно на ладье, а не верхом на коне, они в конце концов завоевали владычество над Евразией. Они перешли с Днепра на Дон, а с Дона — на Волгу. Оттуда в 1586 г. они пересекли водораздел между бассейнами Волги и Оби, и к 1638 г. освоение сибирских водных путей привело их к берегам Тихого океана у Охотского моря.