Евгений Глущенко - Россия в Средней Азии. Завоевания и преобразования

Начатый к вечеру 28 августа штурм закончился к темноте и не мог быть возобновлен. Повторить его на следующий день Ломакин благоразумно не решился, а может быть, его отговорили более осторожные соратники. На следующий день началось отступление. Люди и животные уходили от стен крепости голодные, мучимые жаждой. Казалось, что прекрасными кавказскими войсками командовали не боевые офицеры, а капризные дамы.

Штурм туркменской цитадели в своем рапорте главнокомандующему Кавказской армией Великому князю Михаилу Николаевичу Ломакин назвал «усиленной рекогносцировкой», то есть операцией, не имеющей целью занятие крепости. Он писал: «В 5 часов началось общее наступление: войска смело бросились в штыки и заняли наружные фасы укрепления, но, встречая далее на каждом шагу непреоборимые препятствия, стали терять много людей и поэтому с наступлением вечера были отозваны, ночью неприятель большей частью бежал» [265].

Возникает также вопрос: о каких «непреоборимых препятствиях» идет речь? Ответ на него находим в следующем, более подробном донесении: «Колонна князя Долгорукова встретила ров очень глубокий, так что немногим удалось выбраться из него, а за валом второй ров, наполненный водой. Вследствие этого колонна эта даже не в состоянии была проникнуть далеко в аул, потеряла много людей во рву, куда текинцы сосредоточили самый сильный огонь» [266]. Спрашивается: почему командование экспедицией начало штурм без элементарной подготовки, не разведав подступы к крепости? Ломакин невозмутимо сообщает: «Немногим удалось выбраться». В том же донесении он просит представить к награде князя Долгорукова и еще двух начальников штурмовых колонн – князя Витгенштейна и графа Борха. Не за их ли «сиятельными» спинами Ломакин собирался спрятаться?

Завершается ломакинская докладная бодрым выводом: неприятелю «внушен страх», «сильное нравственное потрясение и чувствительный урон, нанесенный текинцам, полагаю, значительно облегчат нашу задачу» [267].

Получив первую реляцию Ломакина, Великий князь легкомысленно слово в слово повторяет его победную версию в своем донесении Царю, и только через месяц, когда до Тифлиса доходят подробности о деле под Геок-Тепе из посторонних источников, Михаил Николаевич испытывает «сильное нравственное потрясение». Его телеграмма Державному брату от 28 сентября 1879 г. выглядит как крик души: «Обратное движение ахалтекинского отряда я представить не в состоянии!» [268]В таком же смятении пребывали государственные мужи в Петербурге. 21 сентября Д.А. Милютин записал в дневнике: «Неудача наша поднимет дух противника, уронит наш престиж в крае и будет радостью для наших европейских врагов» [269]. Через несколько дней, находясь в том же меланхолическом расположении духа, военный министр сделал следующую запись: «Счастливее нас англичане: все невзгоды для них обращаются в выгоду. Есть известия уже о вступлении английских войск в Кабул» [270]. Правда, если бы Дмитрий Алексеевич располагал в тот момент известием, что вслед за вступлением английской миссии в Кабул там вспыхнуло антианглийское восстание, охватившее всю страну, он бы не завидовал извечным конкурентам.

Как бы там ни было, российское правительство поражение русских войск рассматривало главным образом с позиций соперничества с Англией; в Петербурге не сомневались, что гибкие, энергичные и прекрасно информированные британские политики не станут мешкать и воспользуются военной неудачей России к своей выгоде. В связи с этим в течение осени 1879 – зимы 1880 г. ахал-текинский вопрос обсуждался в Петербурге в особых совещаниях различного состава. Мнения совещавшихся разделились: начальник Главного штаба граф Ф.Л. Гейден и министр финансов С.А. Грейг предлагали оставить попытки завоевать оазис Ахал-Теке, «совсем очистить Закаспийский край» и вместо дорогостоящих военных экспедиций заняться постройкой железной дороги Оренбург – Ташкент. Милютин, Гирс и генерал Н.Н. Обручев, талантливый военный, вскоре ставший начальником Главного штаба, настаивали на продолжении наступательных действий в Закаспии. Их коллективное мнение сводилось к тому, что «всякий шаг назад в Азии был бы гибельным». «Без занятия этой позиции, – говорил Милютин, – Кавказ и Туркестан будут всегда разъединены, ибо остающийся между ними промежуток уже и теперь является театром английских происков, в будущем же может дать доступ английскому влиянию непосредственно к берегам Каспийского моря. Занятие англичанами Кветты и Кандагара, быстрая постройка ими к этому пункту железной дороги от Инда и стремление их быстро водвориться в Герате ясно означают тот кратчайший путь, на котором должно состояться русско-английское столкновение или примирение» [271]. Сторонники повторения Ахал-Текинской экспедиции считали необходимым поспешать с ней, пока англичане прочно увязли в Афганистане. Новая экспедиция к стенам Геок-Тепе была санкционирована Александром II ровно за год до его трагической гибели – 1 марта 1880 г.

Экспедиции нужен был абсолютно надежный военачальник, поскольку вторичного поражения от плохо организованного, плохо вооруженного и плохо обученного среднеазиатского противника Россия не могла себе позволить. Брат Царя – наместник Кавказа предлагал своих людей, заслуженных генералов, однако командующего второй экспедицией в туркменские степи Царь выбрал сам. Он выбрал М.Д. Скобелева, к которому долго относился настороженно, даже с подозрением, и в которого поверил только после Плевны, Шипки, Шеинова.

Проходит два месяца, и Скобелева вызывают из Минска в Петербург. Император принимает его в Зимнем дворце, на этот раз более чем ласково, берет его под руку, они ходят по просторному кабинету, обсуждают новую экспедицию. Государь озабочен последствиями ломакинского поражения, оттого на этот раз вникает во все детали похода и предупреждает о пагубности недооценки среднеазиатского противника, просит не набирать лишних людей (намек на «сиятельных»?). Скобелев ставит три условия: полная самостоятельность в принятии решений; полевой контроль, то есть контроль силами скобелевских офицеров и чиновников за деятельностью интендантов; недопущение в отряд корреспондентов, которые, по мнению недоброжелателей, неоправданно прославляют его. Император соглашается.

Варианты планов экспедиции разрабатывались в Главном штабе и в штабе Кавказского военного округа – все желали быть причастными, но Скобелев готовил свой план. Он вчитывался в донесения Ломакина, собирал все доступные сведения об АхалТекинском оазисе и его обитателях, изучал английскую карту района – своей не было, планировал расходы, рассчитывал необходимое количество перевозочных средств, предметов снаряжения.