Е. Томас Юинг - Учителя эпохи сталинизма: власть, политика и жизнь школы 1930-х гг.
- Название:Учителя эпохи сталинизма: власть, политика и жизнь школы 1930-х гг.
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:РОССПЭН
- Год:2011
- Город:М.
- ISBN:978-5-8243-1529-5
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Е. Томас Юинг - Учителя эпохи сталинизма: власть, политика и жизнь школы 1930-х гг. краткое содержание
Эта книга посвящена советским учителям во времена переустройства общества, введения всеобщего обучения и захлестнувших страну политических репрессий. В центре внимания — повседневная жизнь учителей начальной и средней школы, особенности их работы и статус, политические взгляды. Исследование основано на архивных и опубликованных материалах, включая письма и воспоминания, сообщения школьных инспекторов, а также методики и учебные пособия. В книге рассказывается о сложившихся между властями, простыми людьми и школой уникальных отношениях, об их эволюции в первое десятилетие эпохи сталинизма.
Учителя эпохи сталинизма: власть, политика и жизнь школы 1930-х гг. - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Эти противоречия в политике и практике иногда круто меняли человеческие судьбы. Положение некоторых учителей из «чуждых» семей в течение 1930-х гг. заметно улучшилось. Для учителя, чья история приведена выше (он то и дело менял работу), перемена политики означала, что «власти перестали беспокоиться о статусе его родителей» {360} 360 HP. A. № 1492. Р. 3-4.
. Некоторые дети так называемых чуждых даже получали награды как «выдающиеся педагоги». В 1936 г. учительница Рыжкова, чьи родители были дворянами, со слезами на глазах приняла удостоверение учителя как символ официального доверия к ней, несущей тяжкую ношу «нежелательного» семейного прошлого {361} 361 ГА РФ. Ф. 2306. Оп. 69. Д. 2544. Л. 34-35; Ф. 2306. Оп. 70. Д. 2543. Л. 53.
.
Порой принимались решения, противоречащие друг другу. В конце 1937 г. учителя Чечулина уволили за то, что он вышел из «непролетарской» семьи. Несколько месяцев спустя краевой отдел образования распорядился восстановить его в должности, «принимая во внимание долголетнюю честную и добросовестную работу». Однако зав. районо отказался повиноваться и дерзко заявил: «Пусть там крайоно делает, что хочет, а у меня такие, как Чечулин, работать не будут!» {362} 362 Новосельский С. Лжеразоблачители // УГ. 1938. 13 февр. С. 2.
.
В конце десятилетия советские руководители стали предостерегать местные организации от карательных акций, основанных только на статусе родственников, особенно когда учителя избежали (или уже преодолели) вредное влияние своих «предков». Журнал Наркомпроса в конце 1937 г заявил: увольнение учительницы за то, что она дочь священника, без учета ее сорокалетнего преподавательского стажа, означает «потерю бдительности» и, по сути, «играет на руку классовым врагам» {363} 363 Большевистская чуткость, Сталинское внимание к учителю // Начальная школа. 1938. № 3. С. 4-5.
. Тогда же в конце 1937 г. инспектор Орлов подверг критике дурное обращение с учительницей Померанцевой, одной из «самых лояльных и заметных» преподавательниц в районе:
«Одна из них — герой труда с 23 г., член совета в продолжение 11 лет, имеет ежегодные похвальные отзывы, как по школе, так и большой общественной работе, 25 лет — в одной школе. А на днях в разгар ее общественной работы ее сняли с руководства кружком за то, что она дочь попа, который умер в 1896 г., когда ей было 8 лет».
Еще раз обратив внимание на «потерю бдительности», этот инспектор заявил, что незаконное увольнение Померанцевой «дезориентировало деревню» {364} 364 НА РАО. Ф. 10. Оп. 1. Д. 13. Л. 97.
. В этих историях критиковались отдельные случаи произвола местных властей, но лежащий в их основе принцип: социальное происхождение определяет политическую надежность — не подвергался сомнению. Даже получив поддержку от властей, учителя с чуждым социальным происхождением оставались под подозрением, ждали доноса и репрессий.
Противоречивость политики и уязвимость учителей доказывает история одной учительницы. Ее изгнали из деревни, где она проработала пятнадцать лет, за отца-священника. Она пожаловалась в местное отделение «органов», где ей велели продолжать работу. Однако когда секретарь деревенской партячейки отказался пускать ее в школу, чиновники-«защитники» бросили ее на произвол судьбы. Районный прокурор также подтвердил ее право на работу, но не дал никаких документов в подтверждение своего решения. Проработав несколько лет счетоводом, она решила, что реформа образования и повышенная зарплата делают работу в школе более привлекательной. В 1936 г. она начала работать в городской школе Донбасса, где районные власти обнаружили историю с давним увольнением. Так что даже изменения в политике и публичная поддержка личной безопасности ей не дали. В 1936 г., когда напряжение в обществе возросло, ее исключили из профсоюза, хотя она осталась учительницей. После войны она рассказывала, как из-за своего происхождения не могла найти общий язык с коллегами:
«Я всегда была несчастлива и полна горечи, потому что была чужой. Я не могла чувствовать себя комфортно из-за моего отца и брата. Однако казалось, что учителей в общем уважали, особенно в последующие годы» [39] Ее брата обвинили в борьбе с советской властью. HP. A. № 91. Р. 3-6, 10.
.
Как будет более подробно исследовано в главе 7, уязвимость человека, независимо от изменений в официальной политике, определяла судьбы учителей все десятилетие.
Репрессии, связанные с социальным происхождением, красноречиво говорят о напряженной политической атмосфере при Сталине. Из подозрительного отношения к учителям из семей священников, дворян и кулаков выросла идеологическая установка, что политическая позиция человека определяется его социоэкономическим статусом. С учетом демографической структуры учительского корпуса, этот вид политических репрессий наносил школе существенный урон. Давление усилилось во время раскулачивания, когда придирчивое изучение «родословных» сопутствовало государственным кампаниям по запугиванию отдельных людей и разрушению общин.
Все 1930-е гг. социальное происхождение влияло на жизнь учителей. Отсутствие достоверных данных не позволяет назвать точное число пострадавших, но грубые нападки со стороны советских чиновников, конкретные истории в опубликованных и архивных документах, личные дела эмигрантов приводят к выводу, что для учителей существовала постоянная угроза репрессий из-за их социального происхождения. Об этом открыто заявила Крупская, об этом говорят многие другие источники. Учителей увольняли независимо от компетентности, квалификации или успехов в работе, только за «чуждое социальное происхождение».
Даже энергично защищая проверенных и надежных учителей, которых уволили «неправильно», советские руководители, однако, считали необходимым знать все о «социальном происхождении» работников школы. Чаще человека репрессировали не за его собственные поступки, а за близость к какому-то кругу людей или из-за стечения обстоятельств. За похожие «родословные» могли казнить, могли помиловать — карательные органы особенно не церемонились, а профессионализм учителя для них мало что значил.
Партийность и ее последствия
Членство в разрешенных политических организациях, коммунистической партии и комсомоле, открывало человеку доступ к дефицитным товарам и услугам, а также повышало его авторитет и значимость в школе и обществе. Однако безопасности оно отнюдь не гарантировало. На самом деле партийные учителя и комсомольцы чаще других становились жертвами репрессий. Это говорит и о противоречивости действий сталинских властных структур, и о зыбкости положения советских учителей.
Как показано в таблице 4.2, в 1930-е гг. число членов партии среди учителей менялось и в ту, и в другую сторону, а комсомольцев становилось все больше.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: