Е. Томас Юинг - Учителя эпохи сталинизма: власть, политика и жизнь школы 1930-х гг.

Таким образом, в этом разделе оспаривается традиционный взгляд на членство в партии. Проанализировав перемены в культуре во времена Сталина, историк А. Дж. Неттл заявил, что «в первую очередь для учителей партийность почти всегда оказывалась полезной» {382} 382 Nettle J. P. The Soviet Achievement. New York, 1967. P. 199. . Приведенные здесь данные говорят, что количество членов партии и комсомольцев среди учителей никогда не превышало трети всех учителей [41] Достоверность этих цифр подтверждается постоянными сетованиями на небольшое число учителей — партийных. . {383} 383 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 21. Д. 700. Л. 59; НА РАО. Ф. 12. Оп. 1. Д. 171. Л. 1. Некоторые эмигранты в ходе опросов явно заблуждались. Один бывший ученик заявил, что, «конечно, все учителя были партийными», другой вспоминал, что «большинство учителей были членами партии или комсомола», а третий пошел еще дальше, сказав, что «почти все учителя были коммунистами, кроме некоторых пожилых» {384} 384 Education in the Soviet Union. P. 3, 7, 16; The Soviet Union as Reported by Former Citizens. P. 14; HP. A. № 2. P. 23; B10. № 27. P. 9. . Другие эмигранты оценивают численность партийных и комсомольцев в соответствии с опубликованными данными. На вопрос о партийности учителей в его деревне бывший учитель ответил: «Они были, конечно, беспартийные», другой его поддержал: «Не знаю ни одного (учителя-коммуниста)». Самарин вспоминал партийное собрание из четырех человек — «ничтожный процент» из более чем полутораста учителей нескольких соседних школ {385} 385 HP. A. № 1354. P. 16; B10. № 494. P. 6; Samarin, Vladimir D. The Soviet School. P. 52. .

Эти противоречивые воспоминания и мнения говорят о диссонансе между политической и профессиональной составляющими в деятельности учителей. От них помимо политической активности, правильной идеологии и лидирующей роли в общественной жизни ждали высокого профессионализма, эффективного преподавания и поддержания дисциплины в школах. Многих знаменитых учителей 1930-х гг., таких как Ольга Леонова или Надежда Добровская, вынудили вступить в партию {386} 386 Леонова О. Ф. В эти дни в Кремле // ВМ. 1938. 17 января. С. 1; Печерникова И. А. Сельская учительница Н. А. Добровская // Начальная школа. 1939. № 9. С. 17-23. . Члены партии и комсомольцы, за редким исключением, ничем своих коллег не превосходили {387} 387 О «превосходных» учителях — членах партии и комсомола см.: Уроки аттестации // ЗКП. 1937. 4 янв. С. 1; Казьмин Н. Ведущая роль учителя- коммуниста // УГ. 1938. И окт. С. 2; Учителя-комсомольцы о своей работе / под ред. С. Н. Белоусова. М, 1939. .

Комментарии одной бывшей ученицы дополняют картину незавидного положения учителей — членов партии и комсомольцев. Когда ее спросили, как можно было узнать коммунистов, эта женщина сказала, что, хотя никаких знаков отличия не было, их выдавал манера общения с учениками. Ученики знали, например, что директор школы — член партии, «потому что она часто призывала к порядку, говорила, как нам следует себя вести и учиться, чтобы вступить в партию» {388} 388 HP. BIO. № 258. P. 11. . Очевидно, в глазах этих учеников партийность в первую очередь ассоциировалась с призывами к порядку и политической лояльностью, а не с привилегиями или политическим пустозвонством. С учетом противоречий между профессиональными обязанностями и политической активностью представляется, что членство в партии и комсомоле давало учителям мало преимуществ, но ко многому их обязывало. Во времена, когда повсюду искали врагов, таким учителям приходилось несладко, и, как ни парадоксально, партийным репрессии угрожали в первую очередь.

Демографию учительского корпуса в 1930-е гг. обусловливали широкие преобразования советского общества — они влияли на повседневную жизнь школы и преподавателей. В это время около половины учителей были моложе тридцати лет и/или имели стаж работы меньше пяти лет. Учителя, не получавшие подготовки нигде, кроме советской школы, определяли ее лицо, наполняли своей энергией, энтузиазмом, они поддерживали хорошие отношения с учениками, а поставить им в вину можно было лишь стремление найти другую работу. При такой большой доле молодых учителей все сильнее ценились старые кадры, чей профессиональный опыт, качественное образование высокого уровня добавляли стабильности школе и обществу.

В 1930 гг. за преподаванием в школе закрепился статус «женской работы», несмотря на очевидный в целом отказ от деления на «мужские» и «женские» профессии и широчайшие возможности для прекрасного пола в других отраслях. Женщины составляли больше половины всех учителей, еще больше их было в начальной школе, в городах и в европейской части страны. Тем не менее в начале 1930-х гг. доля мужчин понемногу увеличивалась, так как прирост учащихся был особенно заметен в сельских, средних и «нерусских» школах. Но эти сдвиги оказались столь незначительными, что в общем положение дел почти не изменилось. Большее влияние оказывала сложившаяся демографическая структура учительства.

Учителя — члены партии составляли небольшую, а порой даже ничтожную долю, однако комсомольцев было лишь немногим меньше половины, а среди молодых учителей к концу десятилетия они составляли большинство. Членство в партии никогда не было обязательным, но в школах члены партии играли заметную роль. Партийцы и комсомольцы в первую очередь отвечали за идеологическую работу и эффективность преподавания. В условиях репрессий 1930-х гг. эта повышенная ответственность, однако, приводила к сокращению доли партийных учителей и комсомольцев. Покидали школы они по самым разным причинам. Многие искали лучшей доли и старались получить образование, чтобы сменить преподавание на более интересную работу, другие тяготились высокой ответственностью, которая ставила под удар их безопасность. Стоит присмотреться, как на фоне демографических изменений складывались судьбы отдельных людей, с точки зрения противоречивого отношения учителей к членству в партии.

В судьбе молодой учительницы, о которой рассказано в конце предыдущей главы, возраст, пол, социальное происхождение и партийность прямо повлияли на понимание ею своей роли. Все эти факторы сформировали неповторимый социальный облик учителя:

«Я была всего на несколько лет старше своих учеников. Думаю, я говорила на их языке, и мы отлично ладили… Я правда любила проводить уроки, и, естественно, мне нравилась моя работа. Я была молода и полна энтузиазма, и я любила детей».

Слова этой молодой женщины подтверждают мнение о кипучей энергии и взаимопонимании юных учителей с учениками; ее воспоминания о родителях совпадают с официальными оценками деятельности старых педагогов. Мать этой девушки «преподавала математику после того, как закончила свое образование, и занималась этим всегда, всю жизнь». Дочь называет ее «выдающимся педагогом», а режим считает «ударником-просвещенцем», т. к. она всю жизнь проработала в одной школе, где пользовалась уважением учеников и коллег. Судьба отца этой молодой учительницы сложилась подобным образом. Кроме военных лет, ее «отец всегда был учителем». Хотя ее родители выросли в крестьянской семье, она о себе всегда говорила: «Я вышла из образованной, интеллигентной семьи. Мои родители были учителями» {389} 389 HP. A. № 1354. P. 9-12, 28. .