Е. Томас Юинг - Учителя эпохи сталинизма: власть, политика и жизнь школы 1930-х гг.

Публично стыдить детей тоже, по мнению советских руководителей, не следовало. На совещании в Ленинграде в 1932 г. директора школ коротко остановились на возможных последствиях применения таких методов. Один оратор, Остапенко, сказал, что пристыдить ученика перед всем классом, объяснить ему, как плохо он себя ведет, — значит принести ему самому пользу, так как это «подорвет позицию тех подростков, которые оказывают дурное влияние на других». На том же совещании, однако, директор школы Щепин категорически отверг «внушения» перед классом как метод укрепления дисциплины, считая это бесполезным для корректировки поведения детей как в школе, так и за ее порогом {534} 534 ГА РФ. Ф. 2306. Оп. 70. Д. 1765. Л. 24, 45-46. .

Такое же беспокойство по поводу публичного унижения учеников видно в критике Крупской современной школы:

«Ребята, опаздывающие на урок, плохо знающие урок, плохо справляющиеся с заданиями, объявлены вредителями. Дело дошло в одной школе до того, что был организован в школе Ревтрибунал из учителей и учеников, куда приводились “дозорными отрядами” провинившиеся, которым делали строгие выговоры и которых Ревтрибунал мог даже исключить из школы» {535} 535 Процитировано в кн.: Фрадкин Ф. А. , Плохова М. Г. Проблемы дисциплины в советской школе. С. 96. .

Вторя этим тревогам, чиновник Сталинградского отдела образования Пономарев заявил, что многие директора школ и учителя ничего не делают, но постоянно «бранят, позорят, унижают, запугивают» учеников за разные нарушения. Такие методы не побуждают детей вести себя лучше, они «озлобляются и усугубляют свою недисциплинированность» {536} 536 Пономарев И. М. Школа в борьбе за сознательную дисциплину // Педагогический журнал. 1935. № 3. С. 25. .

Из этих примеров, однако, сложно понять, насколько распространилась подобная практика в советских школах 1930-х гг. Широкой публике преподносились идеализированные образы и цензурированные описания, а легкая критика усиливала правдивость, потому что обычно любые негативные явления тщательно скрывались. Так целью было предостеречь учителей от подобных действий, выбирались, скорее всего, примеры, которые вызывали сострадание или позволяли по-новому взглянуть на подобные действия, а отнюдь не типичные для жизни школы [50] Существует мнение, что оскорбления учителей, о которых рассказывалось в прессе, на самом деле случались крайне редко и вовсе не были типичным явлением. См.: Eklof В. Worlds in Conflict: Patriarchal Authority, Discipline, and the Russian School, 1861-1914 // Slavic Review. 1991. Vol. 50, No. 4. P. 802. .

Даже в самых гневных публикациях о телесных наказаниях говорилось, что такие случаи являются большой редкостью. В докладе 1935 г. сообщалось: «По одной только Западной области за последние несколько месяцев выявлено 15 случаев избиения, издевательств и грубостей со стороны некоторых учителей по отношению к школьникам». Если учесть, что в этой области было 25 тыс. учителей, 15 инцидентов — очень маленькая цифра {537} 537 Воспитательную работу — в центр внимания школы // ЗКП. 1935. 26 февр. С. 1; Львов К. И. По школам Киргизии. С. 137-138. .

Судя по опросам эмигрантов, телесные наказания и публичные унижения в предвоенных советских школах встречались редко. О поддержании дисциплины в классах определенно высказался один бывший учитель.

(Интервьюер: Какие меры воздействия на учеников одобрялись советской методологией обучения?) Советские педагоги категорически возражали против телесных наказаний учащихся. Если учитель бил ученика, он мог получить за это десять лет тюрьмы. (Интервьюер: На практике все тоже действовали в соответствии с законом?) Да, абсолютно никаких телесных наказаний в классах.

Такие же впечатления сложились у других интервьюируемых, включая одного директора школы, которому пришлось «прикрывать» одного учителя, ударившего проказника, чтобы защитить всю школу от публичных нападок. Другие учителя говорили, что дурное обращение с учениками становилось «неприятным инцидентом», часто из-за этого поднимался большой шум и педагогу грозило увольнение. Выговоры давались даже за пренебрежительные отзывы о детях. Так, одного учителя публично раскритиковали за то, что он назвал ученика «дураком» {538} 538 HP. А. № 493. Р. 19; № 1354. Р. 9-10; № 1492. Р. 19; № 1495. Р. 16-17; В9. № 145. Р. 8; В10. № 45. Р. 7-18; Kreusler, Abraham. A Teacher's Experiences in the Soviet Union. P. 22-23, 75-76. .

Те же самые эмигранты сетовали, что у педагогов при тогдашних порядках были связаны руки и ученики совсем распустились. Один бывший учитель вспоминал, что у него не было никакой возможности навести порядок в классе. А все потому, что в условиях «советского подхода к воспитанию детей, при так называемом свободном воспитании», допускались только «словесные доводы» и выставление оценок, а не меры прямого воздействия, которые могли реально повлиять на детей. Многие эмигранты жаловались на атмосферу вседозволенности в советских школах:

«Учителя никого строго не наказывали. Никогда не наказывали достаточно. Дети учителей не боялись. А наоборот — случалось».

Другой выходец из Советского Союза, чья жена работала в школе, сказал: «Учитель ничего не мог поделать с учениками. Это было очень плохо». Бывший ученик вспоминал, что «избалованные и непослушные» советские школьники пользовались полной свободой: «Учителям не разрешалось нас бить, поэтому мы их не боялись». Ярче всего сказал о безвластии учителей, об их опасениях, что будет еще хуже, отец одного ученика: «Бить детей в Советском Союзе не было возможности — они бы просто выгнали [учителя] из класса» {539} 539 HP. A. № 1. P. 42; № 1517. P. 7-10; B9. № 145. P. 8; № 258. P. 1; № 360. P. 15; B10. № 258. P. 9; Kreusler, Abraham. A Teacher's Experiences in the Soviet Union. P. 22-23. .

Таким образом, из официальных источников и воспоминаний эмигрантов вырисовывается картина допустимых дисциплинарных стратегий. В письме 1938 г. советский учитель М. А. Шелиханов объяснял, что ему дозволяется только «уговаривать учеников не совершать грубых выходок». Когда он попросил разрешения применять более жесткие меры, ему сказали: «Это озлобляет ученика, восстанавливает против учителя… И вообще имеется запрещение отдела народного образования». Шелиханов повторяет мнения эмигрантов: «Наши педагогические методы не только не искореняли грубости, но способствовали ее более широкому распространению» {540} 540 Шелиханова М. А. Потворство грубости // КП. 1938. 25 янв. С. 3. .

Бывшие учителя сожалели, что у них были связаны руки, и бывшие ученики им в этом сочувствовали. Тем не менее, по общему мнению, дисциплина за предвоенные годы укрепилась. Молодой человек, который занимался в середине 1930-х гг. на курсах повышения квалификации, описал эти перемены: «Раньше ребята больше бузили и учителей мучили, а теперь лучше себя ведут, учителям с ними легче» {541} 541 Соколов М. В. Что побуждает нашу молодежь идти на учебу в педтехникум // Педагогическое образование. 1934. № 3. С. 36. . Эмигрант, работавший в школе еще в 1920-е гг., говорил об улучшении положения дел с дисциплиной во времена правления Сталина. Один бывший учитель писал, что «дети стали вести себя лучше», относятся к старшим почтительно, учителя «восстановили прежнее уважение к себе», «стало невозможно представить, чтобы ученики кричали на учителей». Звучали жалобы, что «страшно испорченные советские школьники» чувствовали свою безнаказанность, однако один из учителей так охарактеризовал советскую политику в отношении дисциплины: