С. Буранок - Война на Тихом океане и общество США (1941–1945)

Весьма характерно, что Шерман выбирает именно такую точку отсчёта конфликта. В документах Объединённой комиссии Конгресса начало японской экспансии относят к японо-китайской и русско-японской войнам [215]. Так же поступили и члены военно-морской следственной комиссии [216]. Эта тенденция закрепилась и в американской историографии, особенно ярко просматривается она в обобщающих работах о Тихоокеанской войне. Другие «шаги японской агрессии», традиционно отмечаемые исследователями, адмирал Шерман тоже воспроизводит в своих мемуарах.

В первую очередь это Первая мировая война и Вашингтонские соглашения. Характеризуя их итоги, адмирал указал, что Япония добилась своих требований относительно укрепления тихоокеанских баз США и Великобритании. Во-вторых, «Япония готовилась, в конечном счёте, к войне даже с Соединёнными Штатами. Наше молчаливое согласие обеспечило Японии господство в Азии, необходимое ей в преддверии грядущих завоеваний» [217]. Такая оценка азиатской политики выделяется из общего ряда, она близка позиции Клэра Ченнолта. Генерал-майор ВВС США К. Ченнолт в своих мемуарах прямо ставит вопрос об ответственности США за японскую агрессию: «Сегодня (1949 г. – С.Б.) стало понятно, что перед войной Соединённые Штаты действовали в Азии из рук вон плохо. Первая японская агрессия в Маньчжурии в 1931 г. показала потенциальному захватчику, что мир не готов сплотиться на основе коллективной безопасности» [218]. Итог данной политики – нападение на Пёрл-Харбор – генерал характеризует в том же ключе: «Оборона (имеется в виду национальная оборона. – С.Б.) оказалась совершенно не готова отразить нападение, поставившее нас на грань катастрофы» [219]. На связь успехов японской экспансии 1937–1941 гг. и американской внешней политики указывают и другие мемуаристы.

Наиболее заинтересован в выявлении подобной связи контр-адмирал X. Киммель – бывший главнокомандующий Тихоокеанским флотом США. Но в своих мемуарах адмирал тщательно разобрал только последний этап японо-американских предвоенных отношений – 1941 г. И его оценка сильно отличается даже от «обвинительного» мнения Ченнолта. Киммель на протяжении всей книги пытается доказать целенаправленность провокационных действий правительства Соединённых Штатов по отношению к Японии [220]. И это, по мнению адмирала, – главная причина агрессии, войны и первых поражений.

Одним из немногих американских военных, кто попытался оценить причины конфликта с разных сторон, был адмирал Шерман. Он считает, что внутриполитическое развитие Японии 1930-х годов также могло являться фактором, способствующим началу боевых действий: «Внутренние силы Японии – гражданские коммерческие круги, с одной стороны, и милитаристы, с другой, – боролись за установление контроля над правительством. Милитаристы имели доминирующее влияние и достигли почти полной власти» [221]. Нельзя не отметить степень исторической достоверности данного суждения – она очень низкая. Как зарубежные, так и отечественные историки отмечают тесную взаимосвязь японских гражданских, военных и деловых кругов в подготовке агрессии [222].

Нужно отметить, что подобные суждения у Шермана возникли под прямым влиянием итогового отчёта Комиссии по изучению стратегических бомбардировок США, где упоминалось о контроле японской армии и флота за правительством и подчинении гражданских, правительственных и экономических кругов милитаристам [223].

Но самым важным здесь является не точность адмирала Шермана в передаче исторических фактов, а попытка многофакторного подхода к оценке причин японской экспансии.

Большинство мемуаристов оценивают главным образом внешнеполитические причины агрессии согласно схеме Рузвельта (представлена в «Беседе у камина» от 8 декабря 1941 г.). «Маньчжурский инцидент», «Китайский инцидент», заключение Тройственного пакта, оккупация французских колониальных владений в Индокитае – эти события рассматриваются в воспоминаниях американских военных как важнейшие этапы, ключевые эпизоды японской экспансии. Похожая схема (с некоторыми изменениями) прослеживается в книгах Э. Захариаса, Ф. Шермана, Ч. Нимица [224].

Подобные оценки причин японской агрессии свойственны не только высшему и среднему командному составу вооружённых сил США.

Так, матрос с линкора «Аризона» Джеймс Кори в своих кратких воспоминаниях отмечает, что в 1940 г. он пошёл на флот из-за осознания угрозы надвигающейся войны, особенно очевидным это стало после падения Франции [225].

Существовала группа мемуаристов, которые прямо писали, что им ещё до войны было известно, когда и как она начнётся. Ярким выразителем подобной версии являлся Э. Захариас. Генерал Г. Драм (в 1930-е годы был командующим Гавайским военным округом) после 1945 г. утверждал, что всегда знал и был уверен: Япония первой начнёт войну с крупномасштабной атаки Оаху [226]. Очень похожая тенденция обнаруживается в биографии Ч. Нимица (автор Э. Поттер). В ней Э. Поттер со ссылкой на интервью Честера Нимица-младшего приводит следующие слова будущего главнокомандующего Тихоокеанским флотом США: «Я полагаю, что нас ждёт большая война с Японией и Германией, и что эта война начнётся очень серьёзной внезапной атакой. Начало боевых действий будет для нас, скорее всего, крайне неудачным» [227].

Точность такого предвидения, как и в случае с воспоминаниями Захариаса, феноменальна, даже сомнительна. Опасения по поводу достоверности данной информации многократно усиливаются, если учесть, что в письмах к жене 1941–1942 гг. адмирал Нимиц, описывая нападение на Пёрл-Харбор, ни разу не вспомнит о своём «пророчестве» [228].

Это позволяет предположить, что решающую роль в формировании представлений о причинах японского нападения сыграли не личные убеждения и взгляды американских военных, а образы и концепции, созданные военно-политическим руководством, прессой и следственными комиссиями. Лишь немногие военные (например, Ченнолт и Киммель) открыто противопоставляли в мемуарах свои оценки правительственной версии, но и в этом случае аргументировали такую позицию материалами расследований или периодической печати. Это важнейшие источники информации, служившие для формирования стереотипов восприятия японской агрессии в американском обществе. Основываясь на этих данных, мемуаристы первого послевоенного десятилетия в вопросе о причинах Тихоокеанской войны достаточно чётко следовали в русле двух основных историографических концепций – официальной и «ревизионистской».

В предыдущем параграфе первой главы рассмотрена эволюция взглядов американских военных на ряд вопросов: Япония как будущий враг, японо-американские отношения в 1920—1930-е годы, причины Тихоокеанской войны. Имеющиеся данные (прежде всего разработки «оранжевых планов») позволяют утверждать, что с момента подписания Вашингтонских соглашений Япония стала рассматриваться многими военными деятелями США как основной противник в Тихоокеанском регионе. Однако для американских политиков осознание японской угрозы потребовало большего времени и не столь однозначной, как у военных, реакции. Как отмечают и отечественные историки (М.С. Маслов, Д.Г. Наджафов, В.П. Зимонин, А.А. Кошкин, В.Т. Юнгблюд), и западные специалисты (Д. Борг, Р. Спектор, С. Уайт), после захвата Маньчжурии произошло обострение политического конфликта, с одной стороны, между США и Японией, а с другой стороны, между СССР и Японией [229]. В этой ситуации политические деятели США увидели уникальную возможность попытаться переориентировать с Китая на Советский Союз направление начавшейся японской агрессии. Важнейшим шагом здесь стала официальная позиция Госдепартамента США, которую чётко выразил государственный секретарь Г. Стимсон – в американской прессе не должно быть критики действий Японии и никаких угроз [230]. Поэтому, как пишет Г.Ф. Захарова, «правительство США не прибегало ни к чему такому, что хоть бы отдалённо напоминало угрозу или открытую критику» [231]. Кроме того, после начала конфликта Лига Наций направляет японскому и китайскому правительствам телеграммы с предложением прекратить военные действия, а Японии вывести войска из Маньчжурии, т. е. были получены лишь «одинаковые предостережения» [232]. Ведущие газеты США точно исполнили просьбу. С самых первых сообщений о «Маньчжурском инциденте» симпатии были на стороне Японии: «Китайские войска атаковали японские части, и последние были вынуждены защищаться» [233]. В последующие дни развития конфликта (21–23 сентября) американская пресса даже советовала Японии начинать контрнаступление.