С. Буранок - Война на Тихом океане и общество США (1941–1945)

Подобные мысли озвучены на страницах «Washington Post», «New York Times» [234]. Сомнений в вине китайской стороны не было. Официальные заявления американских политиков также были благоприятны лишь для Японской империи – высказывалась надежда на разрешение конфликта силами японского и китайского правительств без вмешательства других стран [235]. В разгар японо-китайской борьбы (15 декабря 1931 г.) «Washington Post» снова публикует статью с «советами японскому правительству»: «Для Японии главная задача, чтобы Маньчжурия была под контролем немилитаризированного китайского правительства, которое не препятствовало бы японским экономическим предприятиям» [236].

Большинство американских историков и исследователей причин начала Тихоокеанской войны предпочитают не замечать данную позицию правительства и общества, отмечая в своих трудах, что с 1931 г. агрессивные намерения Японии были очевидны, что за 10 лет до Пёрл-Харбора японо-американские отношения вступили в период конфликта и т. д. – т. е. строят доказательную базу версий о причинах нападения полностью в соответствии с концепцией Рузвельта. Очень ярко такой подход просматривается в работах С. Фицжеральда, С. Хамей, Т. Бриттон, С. Уайта, Д. Борга [237].

Настроения, создаваемые прессой, и тон политических деклараций вступали в противоречие с военно-политической доктриной США. Действительно, военные уже в течение 7 лет занимались разработкой плана войны на случай конфликта с Японией. Сложилось два «лагеря»: 1) за наступление на Филиппины через Маршалловы, Каролингские и Марианские острова; 2) за оборону с центром в Пёрл-Харборе, а основную борьбу будут вести подводные лодки и тяжёлые бомбардировщики [238]. Но, в отличие от основной массы военных, американские политики и общество ещё не воспринимали Страну восходящего солнца как противника № 1. Лишь дальнейшее осложнение международной обстановки на Тихом океане приведёт к пониманию неизбежности столкновения двух государств. Но традиции мышления, заложенные в период неосуждения японской агрессии, более того, надежда на мирное разрешение противоречий – всё это сохранится до Пёрл-Харбора и будет оказывать воздействие на позицию военно-политических кругов.

«Китайский инцидент» произвёл изменения как во внешней политике США, так и в сознании военно-политических деятелей [239], но ситуация с общественным мнением и прессой была несколько иной. Важно отметить, что обозначаемые историками противоречия и напряжённость в японо-американских отношениях, появившиеся после 7 июля 1937 г., далеко не сразу были отмечены общественностью и СМИ США. Более того, в прессе Соединённых Штатов в период первой половины июля 1937 г. целая группа газет никакого значения случившимся столкновениям не придавала. Так, в алабамском издании «Tuscaloosa News» новости о Китае даже не попали на первую полосу (как и в калифорнийской «Berkeley Daily Gazette» [240]), а в небольшой заметке от 8 июля инцидент был представлен не как очередной этап агрессии Страны восходящего солнца, а как столкновения японских и китайских солдат, из-за которых японская армия вынуждена была начать наступление [241]. Очень похожее отношение к ситуации на Дальнем Востоке прослеживается и в других газетах. «Bend Bulletin» (Орегон) сообщает, что из-за «сражений японских и китайских армий японцы вынуждены укреплять своё посольство в Пекине» [242], т. е. делаются попытки представить Японию обороняющейся стороной. А в «Telegraph-Herald» была напечатана лишь японская версия случившегося 7 июля, где вся ответственность возлагалась на китайские войска [243]. Видно, что, несмотря на развитие японской экспансии в период 1931–1937 гг., на сложности японо-американских отношений и формирование представлений о японской угрозе посредством военной публицистики, очередной шаг к расширению конфликта на Тихом океане был воспринят прессой США более чем спокойно. Продолжали господствовать тенденции восприятия образа японо-китайского противостояния, заложенные в 1931 г. В соответствии с ними в любой кризисной ситуации редакторами американских изданий «назначались» китайские генералы или, как максимум, объявлялись виновными обе стороны. Это позволяет говорить о том, что в период начала развития японо-китайской войны (июль – сентябрь 1937 г.) американское общество было не готово воспринимать Японию как агрессора и оценивать действия на Тихом океане как угрозу Соединённым Штатам.

Ярким примером нового подхода к ситуации на Дальнем Востоке стала произнесённая 5 октября 1937 г. в Чикаго президентом США речь, в которой Рузвельт потребовал «карантина» для агрессора [244].

Американский историк Д. Борг, указывая на антияпонскую направленность речи, пишет, что она обозначила новое направление в дальневосточной политике США, которое в будущем приведёт к применению по отношению к Японии экономических санкций [245]. По мнению авторов «Истории войны на Тихом океане», речь президента Рузвельта в большей степени относилась к внутренним проблемам и «была использована для того, чтобы заставить народ проникнуться опасностью войны, которая могла вспыхнуть за пределами США, и преодолеть кризис в американской экономике на базе расширения военного производства» [246].

6 октября Государственный департамент США опубликовал заявление, в котором констатировал, что действия Японии нарушают пакт девяти держав, а также антивоенный пакт. Эти заявления создали у международного общественного мнения впечатление, будто Америка принципиально отвергает японскую агрессию. 3 ноября 1937 г. в Брюсселе начались заседания конференции в составе 19 государств [247]. США на конференции представлял Норман Дэвис. 4 ноября на пленарном заседании было достигнуто соглашение о создании комитета, перед которым ставились задачи: 1) выработать ответ на отказ японского правительства принять участие в конференции и 2) предложить обеим сторонам в японо-китайском конфликте свои посреднические услуги. 6 ноября конференция выработала текст повторного обращения к Японии с приглашением принять участие в ее работе. В прессе США в этот период вся ответственность за затягивание конференции возлагалась на позицию Италии и очень часто цитирвались слова Дэвиса о его «надеждах» на привлечение к заседанием Японии, что в его глазах являлось главным залогом успеха будущего решения [248].

13 ноября Брюссельская конференция возобновила свою работу. Китайский представитель поднял вопрос об экономических санкциях против Японии и об оказании помощи Китаю [249]. Однако представители

США, Англии и Франции проигнорировали заявление. Суть очередной речи Н. Дэвиса заключалась в том, что он всё ещё надеялся на возможность сотрудничества Японии с конференцией [250]. 14 ноября на конференции был озвучен подробный доклад китайской делегации, свидетельствующий о том, какую помощь военными материалами и своим бездействием оказывали Японии США, Англия и Франция. Китайская делегация вновь предложила поднять вопрос о введении экономических санкций, однако США отказались использовать имеющиеся возможности, чтобы затруднить агрессию. Американский делегат Дэвис выступал против применения санкций. 15 ноября на конференции была принята резолюция, не предусматривавшая никаких эффективных мер против Японии. В итоге после принятых конференцией резолюций 24 ноября её работа завершается. В документах выражалось пожелание, чтобы Япония пересмотрела свою «позицию» в отношении Китая и «нашла способы» уладить «конфликт». Резюмируя итоги Брюссельской конференции, Б.И. Марушкин пишет, что единственным ответом было отсутствие ответа и адекватных мер, которые могли бы заставить остановиться японских агрессоров [251].