Игорь Богданов - Дым отечества, или Краткая история табакокурения

Доходности — да и самому существованию государственной мануфактуры — мешала и тогдашняя откупная система, дававшая возможность успешно вести дело только единицам. В 1722 году ахтырскую фабрику решили отдать в частные руки, желающих долго не находилось, и спустя какое-то время она перешла без торгов к купцу Матвееву, а после его смерти была отдана в содержание Ахтырскому полку (в 1733 году). В 1759 году она была окончательно закрыта.

С кончиной Петра I табачная промышленность, так и не успев встать на ноги, пришла в упадок.

До Екатерины II, вступившей на престол в 1762 году, других фабрик в Петербурге не было. Остается сделать вывод, что табак до этого времени был исключительно привозной, а табачные фабрики и плантации со смертью своего покровителя пришли в небрежение.

Между тем мало-помалу в Петербурге стали появляться табачные мастерские; их открывали преимущественно иностранцы, объединившиеся в 1765 году в профессиональный цех. Они производили на дому в небольших количествах крошеный курительный табак (их заведения получили статус «домашних», в отличие от прочих предприятий, занимавших особые помещения). Но табака, конечно же, на рынке было недостаточно, хотя потребление табака в Петербурге, да и в стране в целом, все возрастало. Этому способствовали и все большая европеизация русского общества, и походы русских войск за границу, особенно в Турцию.

Все шло к тому, что вот-вот объявится некий предприимчивый человек, который даст новый толчок развитию табачного производства в России. И он нашелся. Но, как это повелось со времени петровских реформ, не в России. Среди россиян после передачи ахтырской фабрики Матвееву в течение сорока лет (!) не находилось добровольца попытать счастья в табачном промысле.

22 апреля 1767 года российское правительство заключило контракт с французом Теофилом Буше (выходцем из Любека). Согласно контракту, Буше должен был завести в Петербурге табачную фабрику, выделывать на ней ежегодно до 6000 пудов известных тогда в России сортов табака, всего на 52 500 рублей, и торговать по всей стране «русским табаком своей выделки в продолжение года, даже под разными иностранными именами и фирмами, с императорским гербом и штемпелем». Ему же вменялось в обязанность обучить «табачному делу» до 30 «российской нации молодых людей», преимущественно купеческого звания, беря от 600 до 800 рублей с каждого за обучение; сверх того, от казны на их содержание отпускалось по 60 рублей в год. После 10 (!) лет обучения предполагалось отбирать из этих мальчиков (да уж, скорее, юношей) лучших и отправлять их на три года за границу для совершенствования, но прежде Буше должен был обучить их французскому и немецкому языкам.

В 1768 году Буше получил ссуду (или, как мы сегодня говорим, «подъемные») в 10 000 рублей для покупки строения под фабрику и 6000 рублей на первое обзаведение. Помимо того, что Буше предоставили разные льготы, ему было дозволено в течение десяти лет вывозить табак собственного изготовления за границу, при этом пошлина существенно снижалась каждые три года. Для улучшения качества русского табака французу дозволялся беспошлинный привоз в течение этого времени 600 пудов табачных листьев с островов Сан-Доминго и Куба и до 600 пудов морской соли для обработки табака.

Десять лет ввозил Буше кубинский и доминиканский табак в Петербург и здесь готовил из него курево на радость жителям с берегов Невы. Крепкий и душистый табак Буше пришелся по вкусу не только курильщикам — мужчинам, но, как отмечали современники, и дамам высшего света, «просившим курить в своем присутствии». Неизвестно, правда, что сталось с «российской нации молодыми людьми». Выучился ли кто из них на мастера табачного дела — неясно.

У Буше появилось немало последователей. К 1790-м годам, как пишет один из первых историков Петербурга И. Г. Георги, в городе было «несколько небольших мануфактур для нюхательного и курительного табаку; сверх того 26 русских и 6 немецких табашных прядильщиков».

В конце XVIII века иностранцы Линденлауб и Гишар на собственные средства построили в Петербурге еще две табачные фабрики. И все же многие петербуржцы настолько привыкли курить заграничный табак, что неохотно воспринимали продукцию местного производства. Должно было пройти еще какое-то время, должны были появиться свои, доморощенные фабриканты, чтобы привередливые курильщики обнаружили патриотизм в отношении табака.

В 1812 году в Петербурге было уже шесть табачных фабрик, работавших на привозном сырье (всего в России — около десяти). Сырье в Россию доставлялось морем, через Петербургский порт, поэтому Петербург становился главным потребителем табачных изделий. Этим объясняется то, что именно в нашем городе появлялись первые табачные фабрики.

М. И. Пыляев писал об одной из них: «В двадцатых годах (XIX века. — И. Б. ) в Петербурге была фабрика табаку Смекаева, на вывеске которой виднелось следующее: за круглым столом сидел с одной стороны господин с стаканом в руке, с другой — стояла дама; она подавала господину трубку и старалась отнять от него стакан; внизу находилось следующее четверостишие:

После войны с наполеоновской Францией отечественное табачное производство получило сильный импульс Стали появляться новые табачные фабрики, а стремительно увеличивавшийся спрос вынуждал табачников расширять ассортимент.

Первым, кто предпринял удачную попытку заставить петербуржцев забыть о дорогом гамбургском «вакштафе», был купец Шиль, открывший табачную фабрику примерно около 1815 года, на углу Большой Морской улицы и Вознесенского проспекта. Но наибольшего успеха на табачном поприще добился другой фабрикант, о котором расскажем более подробно в отдельной главе — В. Г. Жуков. Он того заслуживает, ибо занимает особое место в истории табачного дела — и не только в Петербурге.

После Жукова отличный курительный табак, по утверждению современников, стал делать И. И. Лапотников, но о нем мы ничего не знаем.

В 1816 году в Питере было 24 табачных фабрики, а к 1820 году их стало 35. За эти годы значительно увеличились поставки сырья из Крыма; до 1820 года Крым получал весь табак из Турции, но затем удалось наладить дело так, что крымские плантации стали удовлетворять не только потребностям края, но и снабжать табаком соседние губернии, а вслед за тем и обе столицы.

Еще до того, как прославился Жуков, в 1826 году, на Гончарной улице открыл фабрику санкт-петербургский 1-й гильдии купец Климентий Петрович Соколов (1801–1863). Но и о нем мы ничего сказать не можем.

Около пятнадцати лет производил папиросы в желтых бумажных пакетиках уже упоминавшийся Морнэ. Его изобретение пришлось по вкусу столичной молодежи, в особенности офицерству; те едва не целыми полками и эскадронами переходили в стан почитателей папирос, напрочь забыв о трубках, которые стали теперь уделом старых вояк. Морнэ составил себе огромный капитал — около двух миллионов рублей. А в 1848 году — за два года до смерти Морнэ — в Петербурге открылся магазин папирос и табака фабриканта Христофора Спиглазова. Этому молодому офицеру суждено было затмить славу своего предшественника. «Фабрика» Спиглазова помещалась в той же квартире, которую с 1841 года и до своей смерти в 1844 году занимал И. А. Крылов (небольшой двухэтажный дом почетного гражданина Никиты Степановича Блинова, № 8 по 1-й линии Васильевского острова). Здесь Спиглазов, изучив до тонкости все компоненты, входившие в состав смеси Морнэ, превращающей русский табак в американский «Мэриленд», и, найдя поддержку среди своих сослуживцев, развернул производство собственной продукции, покупать которую ринулась лучшая часть мужского населения столицы.