Валерий Вьюгин - Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде

Итак, на протяжении лета-осени 1930 года Институт закрывали трижды — подкомиссией по чистке и постановлениями по двум докладам по его чистке и обследованию. А если принять во внимание зимнюю «комиссию Гоникмана», то меньше чем за год вышло четыре официальных постановления о его ликвидации.

Однако на протяжении осени 1930 года институт еще агонизировал. До 21 декабря 1930 года сохранились протоколы совещаний Президиумов секторов, из них следует, что никакой намечаемой «научной» работы в Институте так и не было. О том, что до осени дела с налаживанием работы обстояли неблагополучно, свидетельствуют сделанные на совещании от 23 октября 1930 года отчеты по всем трем секторам. Резолюция по их обсуждению гласит, что в Секторе современного искусства «работы не было, о чем был здесь поставлен вопрос» [444] ЦГАЛИ СПб., ф. 82, оп. 3, ед. хр. 47, л. 40 (§ 4 протокола за это число). , «чрезвычайно медлительно» разворачивается работа Сектора методологии [445] Там же (§ 5 того же протокола). , а в Секторе истории искусства остались «в неопределенном положение с не налаженной работой кабинеты ТЕО, КИНО, МУЗО, ЛИТО и ИЗО» [446] Там же (§ 6 того же протокола). .

С осени протоколы вновь пестрят предложениями о перестановках сотрудников внутри секторов, назначении руководителей кабинетов и их замов, идет распределение помещений [447] Там же, л. 36. . На заседании от 13 сентября вдруг мелькает постановление о том, что все имущество КИХРа передается в Фоно-лабораторию (которая раньше была подразделением МУЗО) [448] Там же, л. 34 об. . Задумываются общественные начинания. Например, планируется создание Художественно-политического совета при Институте (совещательного органа), в который должны войти рабочие от фабрик и заводов, а также сотрудники других учреждений [449] Там же, л. 36 об. . Совместно с РАБИСом планируется создание курсов подготовки и переподготовки работников искусств, лекции на которых должны читать сотрудники ГИИИ [450] Там же, л. 38. .

О работе за последние месяцы существования Института дает представление последний «Отчет Гос. Института Истории Искусств за ударный квартал с 1-го октября по 31 декабря 1930 г.», написанный, вероятно, в самом конце 1930 года. На первой же странице здесь указано: «Недостаточная опытность новых работников в области планирования научной работы, да и новизна задачи самого планирования научной работы не могли не наложить своего отпечатка на отчетный период, который следует рассматривать в значительной мере как продолжение реорганизационного периода жизни Института, начавшегося еще в марте 1930 г.» [451] ГА РФ, ф. 2307, архив Главнауки, оп. 15, ед. хр. 114, л. 27. . В качестве причин, «тормозивших» работу, указывались и перевод ее на «совершенно на новые рельсы», и «перегрузка» руководителей — «соответствующих товарищей, по иным линиям их работы в Лен<���инградском> Обл<���астном> Сов<���ете> по делам искусства, на кинофабр<���ике> „Совкино“ и в аппарате ГИЗа». Таким образом, работа, за исключением организационных «пленарных заседаний» сводилась к общественной деятельности вне стен ГИИИ: устройству выставок, экскурсий, консультациям и культработе в ленинградских художественных учреждениях и театрах, в цехах заводов, домах культуры, в Центральном райкоме, Методологическом центре затейничества, Школе профдвижения и т. д., а также к показательным вечерам с выступлением писателей «Стройки» и бригады Осоавиахима (предтечи ДОСААФ).

Только в некоторых подразделениях продолжалась научная работа. Так, в Кинолаборатории сотрудники бывшего ТЕО, КИНО и МУЗО еще пытались продолжать прежние экспериментальные разработки и делать доклады о кино-, звуко- и цвето- опытах да в Фольклорном кабинете [452] Он был переименован в «Кабинет изучения фольклора города и деревни»; с декабря 1930 г. его возглавил М. К. Азадовский, который сменил на этом посту В. М. Жирмунского, перешедшего в ИРК (там же, л. 29). продолжалась работа по собиранию и организации изучения фольклора рабочих и городских окраин; на эти темы были сделаны доклады М. К. Азадовского, Ю. М. Соколова, Е. В. Гиппиуса [453] Впоследствии этот ученик Асафьева, музыковед и этнограф участвовал в проработках «формалистической» методологии Проппа и погроме монографии Жирмунского и Зарифова «Узбекский народный героический эпос» (подробнее см.: Дружинин П. А. Идеология и филология. Т. 2. С. 50, 204). . Правда, как теперь требовалось, доклады делались с привлечением общественности: «работников Пролеткульта, Облпрофсовета, рабочих собирателей». По материалам прежних экспедиций на Север руководитель Фольклорного кабинета В. М. Жирмунский сделал доклад «Дифференциация песенного репертуара в связи с классовым расслоением в деревне». Следует особо отметить «западную группу» Исторического сектора, также сохранившую определенную долю независимости. Здесь были заслушаны доклады Н. Н. Лунина «Натурализм во французской живописи», И. И. Соллертинского «Вагнерианство на Западе», Б. А. Васильева «Китайский театр эпохи капитализма» и Н. И. Конрада «Японский театр эпохи капитализма». Приставки к заглавию — «эпохи капитализма» (как и «классовый подход» в докладе Жирмунского) были уже обязательны.

Что касается «русской группы», то в ней практиковалась прежняя марксистская критика, причем теперь ей уже подвергались монографии коллег-марксистов, совсем в прежнем стиле «линчевания»: Вольпе критиковал концепцию книги Горбачева «Литература и капитализм», Острецов и Андрузский — книгу Маца «Искусство эпохи зрелого капитализма на Западе» и т. д. Как сказано в заключительной части «Отчета», работа в ударном году «велась под знаком преодоления механистического материализма, теории организованного капитализма, правой опасности в искусствознании (Маца), против меньшевистской концепции Переверзева, левых формалистских загибов (Богдановщина, Пролеткультовцы, Леф), против буржуазной идеологии формализма». В духе обязательной самокритики указывалось на необходимость «в будущем работу поставить еще на большую высоту, требуя обязательно письменных докладов, более четкой методологической и политической заостренности их» [454] ГА РФ, ф. 2307, архив Главнауки, оп. 15, ед. хр. 114, л. 27–36. .

Через три дня после того, как «Постановление» по докладу Тесленко было утверждено, т. е. 23 ноября 1930 года, в Институте на заседании Директората (так теперь называлась группа коммунистов, возглавлявших Институт — Серебряков, Малахов, Рафалович, Тоболькевич и Янковский) выступил командированный от ЛОКА Крепс с информацией о создании в Ленинграде Института истории литературы при Ленинградском отделении Коммунистической академии. При этом он высказал предложение слить ИРК и ГИИИ в Ленинградское отделение и создать подобие ГАИС. Надо сказать, что основная масса сотрудников не поддержала это предложение, и только Малахов выступил со встречным предложением вообще ликвидировать ГИИИ и другие искусствоведческие институты, кроме Ленинградского отделения Коммунистической академии. В резолюции Директората приведен довольно странный аргумент в пользу сохранения Института: постановили «считать целесообразным сохранение в Ленинграде Института для обеспечения коммунистического руководства и влияния на приближение к марксизму» «переключающихся специалистов искусствоведов и литературоведов» [455] ЦГАЛИ СПб., ф. 82, оп. 3, ед. хр. 47, л. 41. .