Валерий Вьюгин - Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде

Судя по сохранившимся документам, в Институте было еще два заседания Директората, где по-прежнему шла перетасовка постов. На заседании Комиссии по реорганизации РАНИМХИРК было постановлено, в связи с организацией Ленинградского Отделения ГАИС, «вызвать на 11 часов 30-го декабря Директора Ленинградского Государственного Института Истории Искусств тов. Серебрякова со всеми необходимыми материалами, совместно с коим выработать положение и штаты, а также персональный список оставляемых научных работников Ленинградского филиала» [456] РГАЛИ, ф. 984, оп. 1, ед. хр. 11, л. 1 а. .

Положения, списки и штаты «утрясти» так и не удалось [457] В начале 1931 г. РАНИМХИРК продолжала существовать. Еще 1 февраля 1931 г. ответственный «представитель РАНИМХИРКа» был вызван на совещание в Госплан (РГАЛИ, ф. 984, оп. 1, ед. хр. 11, л. 82). , поскольку весной 1931 года судьба Института была окончательно решена: постановлением Совнаркома за № 436 от 10 апреля 1931 года он был слит наряду с четырьмя московскими научными учреждениями (в том числе и с ГАХН) в ГАИС. Вот этот документ, подлинник которого сохранился в фонде ГУСа:

Совет Народных Комиссаров РСФСР ПОСТАНОВЛЯЕТ:

1. Государственный институт археологии и искусствознания, Государственный институт литературы и языка, Государственный институт музыкальной науки, Государственную академию художественных наук (в Москве) и Государственный институт истории искусств (в Ленинграде), входящие в состав РАНИОН, — ликвидировать.

2. Утвердить организованные Наркомпросом на базе указанных в п<���араграфе> 1 настоящего постановления институтов:

1) Государственную Академию искусствознания, с соответствующими отделениями по линии отдельных видов искусстваи

2) Государственный Научно-исследовательский институт языка.

Обращает на себя внимание правка этого документа: за машинописным текстом: «1) Государственную Академию искусствознания ГАИС» сделана рукописная приписка «с соответствующими отделениями по линии отдельных видов искусства ». Итак, чиновники Совнаркома наконец поняли, что необходимо вернуться к прежней работоспособной структуре отделов, традиционно объединявшей работу ученых по специальности, поскольку в условиях насильственного разрушения этой структуры, которое вопреки всякому здравому смыслу с неимоверными усилиями и под все более усиливающимся нажимом вышестоящих инстанций осуществляли институты, научная работа была совершенно невозможна.

Собственно здесь можно было бы поставить точку. Но представляется небезынтересным привести несколько отрывочных сведений о дальнейшей работе перешедших в ГАИС из Института сотрудников.

8, 18 и 28 мая 1931 года Гвоздев делает здесь доклад «Формально-социологическая школа в искусствознании», предполагающий покаяние [459] ЦГАЛИ СПб., ф. 82, оп. 3, ед. хр. 39, л. 154–155. .

В кратком отчете за 1-й квартал 1931 года указывалось, что «тов. Мокульский проявил поворот в сторону марксизма», а тов. Всеволодский-Гернгросс после критики его доклада («Социологические предпосылки крепостного театра») «признал свою методологическую беспомощность»; что тов. Извеков «занимает все еще механистические позиции» [460] Там же, ед. хр. 40, л. 99. , а Гвоздев «выступил по поручению Обл. РАБИСа на общегородском митинге работников искусств и науки по поводу процесса меньшевиков» [461] Там же, ед. хр. 39, л. 168. .

На Литературоведческой секции ГАИС читаются курсы, в частности Жирмунский читает лекции по истории немецкой литературы XIX века. В отчете ГАИС за 1932 год он (вместе с Гвоздевым, Мокульским, Извековым и Арнольди) оказался в числе ударников производства [462] Там же, ед. хр. 50, л. 7–8. В «Отчете за 1932 г.» три страницы посвящены теме ударничества и соцсоревнования в ГАИС. . Ударничество ему отчасти присваивается за то, что он «много внимания и труда уделяет учебной работе с аспирантами» [463] Там же, л. 8. . Среди докладчиков на секции появляются имена будущих серьезных советских литературоведов другого поколения: Д. Е. Максимова, В. В. Гиппиуса, В. Г. Адмони, Н. Я. Берковского, Б. Г. Реизова [464] Там же, л. 20. . Здесь есть и «востребованные современностью» доклады (Р. Мессер о Ставском [465] Там же, л. 89. , А. Ревякин «Литература пролетарствующего крестьянства до Октября» [466] Там же, л. 23. и т. д.). Среди докладчиков в Секции литературоведения встречаются и имена учеников и ставленников Назаренко (Перепеч, Камегулов, Ухмылова) [467] Там же, л. 116. . Однако молодых сотрудников Словесного разряда ГИИИ, заклейменных печатью «формалистов», как и их знаменитых учителей, в списках докладчиков нет и не может быть.

Теперь наступление начинается на травивших их институтских марксистов, о чем свидетельствуют темы «методологического смотра на Марксистском секторе»: «Идеализм и механицизм в эстетических и литературоведческих взглядах Аксельрода и Андрузского», «Меньшевистские установки в работах Добрынина» [468] Там же, л. 92. . Вообще ГАИС неустанно занимается «критикой буржуазных искусствоведческих концепций» (Гвоздева, Асафьева-Глебова), «разоблачает буржуазные и мелкобуржуазные влияния на некоторых искусствоведов-марксистов (Маца, Фриче, Луначарского, Плеханова)» [469] Там же, л. 124. , Острецов делает доклад «Контрабанда троцкизма в изо-искусстве» [470] Там же, л. 6, 28. , Г. Лелевич — «Беллетристика Богданова как выражение ультралевого оппортунизма» [471] Там же, л. 23. , а Ацаркина докладывает на тему «Письмо Сталина и положение на фронтах производственных искусств» [472] Там же, л. 28. Речь идет о письме Сталина в редакцию «Пролетарской революции». . Здесь же в отчете указано, что все научные сотрудники делятся на три группы, к первой из которых относятся «старые специалисты с большим знанием материала, еще не способные обеспечить в работе проведение методологии марксизма-ленинизма, но охотно работающие под руководством более выдержанных работников» (среди таких специалистов названы Асафьев-Глебов и Ф. И. Шмит) [473] ЦГАЛИ СПб., ф. 82, оп. 3, ед. хр. 50, л. 125. .

Итак, в 1932 году Шмит признан «исправляющимся», а уже в 1933 он будет арестован и, после вторичного ареста в 1937 году, погибнет в лагере. Его злейший враг Я. А. Назаренко 1 апреля 1932 года был исключен из партии за «систематическое извращение марксистско-ленинских установок в своей научной деятельности, за примиренческое отношение к антипартийным поступкам и выступлениям». Тогда же он был уволен из ГАИС, как осуществлявший «оппортунистическое руководство» [474] См. об этом в «Отчете литературного сектора ГАИС о работе за апрель-июнь 1932 года» (там же, л. 87). Одновременно с Назаренко «за оппортунизм» была снята и его ассистент Е. М. Михайлова. . Ниже мы приводим документ, из которого следует, что за этим «партийным товарищем» тянулись куда более тяжкие прегрешения (по советским абсурдным меркам), чем за Шмитом. Но каким-то загадочным образом он выворачивался, и не только ни разу не был арестован [475] См. справку из Службы регистрации и архивных фондов ФСБ за № 481 от 6 декабря 2011 г.: «…в архивных фондах Управления ФСБ России по Санкт-Петербургу и Ленинградской области данных об аресте и осуждении НАЗАРЕНКО Якова Антоновича, 1893 г.р. не имеется». , но и с завидным постоянством трижды (до 1935 года) восстанавливал свое «честное партийное имя» и членство в ВКП(б). После изгнания из ГАИС ему удалось пристроиться в качестве профессора в Педагогический институт имени Герцена. Оттуда он летом 1935 года снова был «вычищен», а в начале 1936 года, перебравшись в Москву, попытался найти работу в Гослитмузее, написав заявление на имя директора В. Д. Бонч-Бруевича, славившегося тем, что пригревал неблагонадежных. Однако устроиться в музее ему не удалось. К его заявлению приложена выписка из «секретного» документа под названием «Копия решения Партколлегии КПК от 21.23.IX.35 г. <���так!> (протокол № 912, п. 147) по делу НАЗАРЕНКО Якова Антоновича», поступившая в Гослитмузей 2 февраля 1936 года из Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б). Приведем целиком этот выразительный документ: