Александра Толстая - Жизнь с отцом

Иногда в разгар вечера, стараясь пройти как можно незаметнее, лакей проводил кого-нибудь из "темных" к отцу в кабинет. В сжавшейся, согнутой фигуре, в смущенном взгляде, который пришедший исподлобья бросал на гостей, было недоуменье.

— Пожалуйте сюда, — говорил лакей, как будто не замечая растерянной торопливости и замешательства посетителя, — сюда-с. — Лакей открывал маленькую, оклеенную обоями дверь из залы и, указывая на лестницу, ведущую в темный коридор, пропускал посетителя вперед.

Помню детский костюмированный бал у Г. Здесь должен был собраться весь цвет московской аристократии, ждали приезда великого князя Сергея Александровича. Долго обдумывали мой костюм, в совещании принимал участие дядя Костя, так как он лучше всех знал, что комильфо, что нет, понимал толк в светских манерах и костюмах. Сам он отлично одевался, несмотря на свою бедность, прекрасно говорил по-французски, блестяще играл на рояле и был добрый и приятный старичок. Нас, детей, он баловал, часто привозил плитки "сухой горчицы", как он называл шоколад.

Дядя Костя долго меня разглядывал, ужасался на мои большие руки и ноги и никак не мог придумать, какой костюм лучше скрыл бы мою толщину и громоздкость. По его совету мне заказали золотые туфли, черную газовую с блестками юбочку, бархатный лиф, на голову треуголку. Не помню, что это должно было изображать. В день бала пришел парикмахер от "Теодора" и сделал мне громадную седую прическу из моих же волос, употребив пропасть помады и пудры и бесчисленное множество шпилек, отчего у меня сильно разболелась голова. Помню, как я старательно избегала встречи с отцом и норовила прямо из своей комнаты по темному коридору попасть в переднюю и юркнуть в карету, а мам? хотелось показать отцу мой костюм.

Когда бал был в полном разгаре, приехал великий князь и я со своим кавалером, гимназистом графом К., танцевала кадриль, в окно, около которого мы сидели, кто-то постучал. Я оглянулась и увидала, что, прижавшись носом к стеклу, в полушубке и круглой шапочке стоял отец, а с ним сестра Маша. Они улыбались. Я ужасно обрадовалась, когда увидала их, главное, лица были у них такие добрые, приветливые. Мне хотелось выбежать во двор, но гимназист, с которым я поделилась своим восторгом, остался равнодушен и сказал, что идти сейчас на двор неудобно.

Однажды был танцевальный вечер в доме моей подруги Нади, недалеко от нас, на Девичьем поле. Меня привели и оставили там. За ужином рядом со мной сидели Надины братья и все подливали мне в бокал шампанского. Было жарко, хотелось пить, а холодное как лед шампанское прекрасно утоляло жажду. Когда мы встали из-за стола, я почувствовала, что люди, стены — все поплыло куда-то. Я с большим трудом прошла в залу и уселась, ожидая мазурки. Вдруг как в тумане я увидела отцовскую лайку Белку. "Чудится", — подумала я. Но она, погромыхивая ошейником, со сконфуженным видом обошла всех, обнюхала и, найдя меня, радостно завиляла своим мохнатым хвостом и улеглась у моих ног. В залу вошел отец.

Помню чувство ужаса и стыда, которое горячим варом обдало меня. "Вдруг заметит?" Весь хмель мгновенно соскочил, туман исчез.

Танцы прекратились. Появление отца на балу с собакой, в полушубке произвело большое впечатление. Хозяйка и гости окружили его. Он постоял, поговорил и поспешно, точно ему было не по себе, ушел.

Весной бывали пикники. Ездили под Москву — в Кунцево, в Царицыно большими компаниями, иногда на собственных лошадях, с провизией, фруктами, конфетами. Гуляли по лесам, собирали цветы, катались на лодках, громко восхищались природой.

Но для меня это веселье было ненастоящее. Настоящее было дома, в саду.

Выбежишь и пронзительно свистнешь. Со всех сторон бегут мальчики артельщиковы, заводские. Соберется человек пять, шесть. Зимой подвязывали коньки, катались с горы. Гора крутая, лед гладкий, летишь — дух захватывает: а то на льду же затевали игры в салки, колдуны. А приходила весна, любимым удовольствием было лазанье по заборам. Это было особенно увлекательно, потому что здесь была опасность, нужны были быстрота, сноровка, ловкость.

В клиническом саду было много подснежников. Мы с ребятами решили развести их в своем саду. Запасшись перочинными ножами, мы влезали на забор. Дозорного оставляли наверху, а сами по команде прыгали вниз, в клинический сад. Больных мы не боялись, они знали нас и сами помогали, мы боялись сторожей. Быстро, не теряя ни минуты, мы старались накопать как можно больше луковиц с маленькими синими бутонами и связать в носовые платки. Ах, как было страшно, особенно когда сверху раздавался свисток и, подняв головы, мы видели, что приближается сторож. Моментально все бросались к забору и, нередко обдирая в кровь руки, перелезали на ту сторону.

Как-то раз, после удачной вылазки, мы сидели на заборе и угощались. На двадцать копеек, мое месячное жалованье, я купила подсолнухов, клюквенного квасу и халвы. Вдруг видим, со стороны нашего сада идет клинический сторож. Куда бежать?

— Эй, ребята, — крикнул он нам, — не видали ли вы тут женщину?

Мы сразу успокоились.

— Нет, а что?

— Да больная у нас одна убежала.

Странное дело. Только что мы говорили с сумасшедшими. И не боялись их, а тут так страшно стало, даже с забора слезать не хотелось. Больную нашли, она спряталась в нашей беседке.

В нашем переулке в белом угловом доме жил профессор Николай Яковлевич Грот. Он часто заходил к отцу, и они серьезно о чем-то говорили. Это было скучно. Но у Николая Яковлевича была большая семья — много девочек, тихих и скромных, и один мальчик — Аля, кругленький и розовенький. Среди нас считалось, что Андрюша влюблен в старшую девочку Женю, некрасивую и скучную, Миша в Наташу, а я в Алю. Я еще не совсем понимала, что значит влюбляться, но братья мне внушили, что это так надо, и я поверила. Один раз за курганом, когда мы с Алей очутились вдвоем, мы поцеловались, и Аля меня спросил: "Когда ты будешь большая, ты выйдешь за меня замуж?" — "Конечно", — ответила я.

На другой день утром Аля принес мне букетик подснежников. "Очень весело, думала я, — и какой Аля милый! Как это Андрюша и Миша хорошо придумали влюбляться!"

Я уехала в Ясную, а братья остались в Москве держать экзамены. Когда Миша приехал, он таинственно отвел меня в сторону и передал мне письмо. Аля писал очень ласково и напоминал, что мы должны жениться, когда вырастем совсем большие.

Миша сказал, что надо быть осторожной, чтобы письмо никому не попалось, поэтому я побежала в "американку", заперлась на крючок, перечитала его еще раз и, хоть жалко было, разорвала и бросила. Ответить Але я не решилась: он писал как большой, по одной линейке, а я еще по двум, да с ошибками.

Должно быть, Гроты куда-нибудь переехали. Когда мне было шестнадцать лет, я столкнулась у наших ворот с маленьким румяным студентом в новенькой шинели.