Александра Толстая - Жизнь с отцом

— Не нужно мне твоей стенографии, не нужно! — вдруг со слезами в голосе глухо сказал отец и, упав лицом на ручку кресла, зарыдал.

— Прости меня, прости! — я бросилась целовать его лоб, плечи, руки. Прости!

Долго мы оба плакали. Когда он стал мне диктовать, я сквозь слезы едва разбирала стенографические значки. Наконец, мы кончили.

— Прости, — повторила я снова, — прости меня!

— Я уже все забыл, — сказал он.

Наутро, когда я пришла к отцу, мне бросился в глаза мой портрет, висящий на прежнем месте. Мне стало страшно, что из-за этого снова выйдет история. Все то, что вчера было так мучительно, сегодня переболело и не причиняло страданий, я только думала о его спокойствии.

— Пап? — сказала я, — я хотела тебя просить снять мой портрет. А то как бы не вышло чего. Мне теперь все равно!

— Нет, нет, я делаю это не для тебя, а для себя. Пожалуйста, помоги мне перевесить все по-старому! Где здесь висел Чертков?

Я показала. Когда мы повесили портреты на старые места, он сказал:

— Вот теперь хорошо!

Я решила на один день съездить в Таптыково повидать Ольгу с детьми. Варвара Михайловна собралась со мной. Я простилась с отцом и взяла слово с Марии Александровны, которая гостила у нас, известить меня, если что случится.

У Ольги мы провели весь день. Часов около девяти сидели пили чай. Вошла горничная.

— Александра Львовна! Вам из Ясной Поляны письмо!

Сердце упало. Разрываю конверт — письмо от Марии Александровны. Она просит немедленно приехать. Мам? в ужасном состоянии, Мария Александровна боится за здоровье отца.

Меня затрясло, как в лихорадке. Я попросила поскорее позвать кучера.

— Ехать никак нельзя, — сказал кучер Иван. — Грязь, темень, экипаж сломаем! Разве только по каменной дороге через Тулу.

Через Тулу 25 верст.

— Запрягай скорей! Поедем на Тулу!

Приехали мы около двенадцати часов ночи. Мария Александровна встретила нас на крыльце и рассказала, что после нашего отъезда мам? вошла в кабинет и, увидав висящие на прежних местах портреты, стала стрелять в них из пугача и разорвала портрет Черткова на мелкие куски. Мария Александровна испугалась и послала за нами.

— Сумасшедшие дуры, зачем вы прилетели! — закричала на нас мать.

Она бранила, упрекала нас и бедную старушку Шмидт за то, что она дала нам знать. Она заявила Варваре Михайловне, что завтра же утром она может убираться куда ей угодно.

— Я тебя вышвырну из дома, как вышвырнула Черткова! — кричала она мне.

Все дрожало во мне, но, к счастью, у меня хватило сил сдержаться.

Я дошла уже до полного отчаяния. Не было выхода из положения! Я вошла к отцу в кабинет, был первый час ночи. Он еще не раздевался, сидел у себя в кресле.

"Господи, до каких же пор он будет это терпеть?" — спрашивала я себя, глядя на его измученное лицо.

— Пап? — сказала я, — как ты думаешь, не лучше будет, если я уеду к себе в Телятинки?

"Может быть, это даст толчок к его уходу", — думала я.

К моему удивлению, отец согласился со мной.

— Да, уезжай, — сказал он.

Утром мы переехали в холодный, грязный дом в Телятинках. Пришла моя кума Аннушка из Ясной Поляны. Они остались с Варварой Михайловной хлопотать по дому, а я пошла в Ясную Поляну. Отец радостно встретил меня. Я опять спросила его, как он относится к моему отъезду.

— Видишь ли, — сказал он, — я вообще не одобряю того, что ты не выдержала и ушла… Ты знаешь, я в письмах всегда отвечаю на подобные вопросы, что, по моему мнению, внешних условий менять не нужно, это с одной стороны, а с другой стороны, я по слабости своей рад твоему отъезду. Ближе к развязке! Так больше продолжаться не может! Черткова Софья Андреевна удалила, на Марию Александровну накричала, Варю выгнала, тебя почти что выгнала. Не унывай, держись, все к лучшему!

Я работала в Ясной Поляне все утро, а к завтраку уехала в Телятинки. На душе было смутно. Я сомневалась, правильно ли я поступила. Мучило меня и то, что я далеко от отца, не могу уже каждую минуту быть с ним, охранять его покой.

Все эти дни я ежедневно, иногда по два раза бывала в Ясной Поляне, как всегда, исполняя работу для отца.

Мой отъезд как будто хорошо подействовал на мать! Она поняла, должно быть, что зарвалась, испугалась своей резкости и стала мягче с отцом. Она уговаривала меня и Варвару Михайловну вернуться, но я решила выждать.

Приехали Таня с Сережей. Они говорили матери, что ей надо жить врозь с отцом в санатории, но она ни за что не соглашалась.

3 октября, вернувшись в Телятинки, я занималась разборкой бумаг, как вдруг приехал посланный из Ясной Поляны с запиской от Булгакова: "Александра Львовна, Льву Николаевичу плохо. Приезжайте скорее!"

Я поскакала в Ясную Поляну. Когда я входила в переднюю, ноги у меня подкашивались от волнения. Меня встретил Илья Васильевич.

— Жив?

— Да, жив. Но очень плох!

— Обморок?

— Да.

Прибежал Душан Петрович со шприцем. Таня с заплаканными глазами сидела в кабинете. Навстречу мне из спальни выскочила мать, бросилась на колени около балкона и стала молиться.

"Только бы не на этот раз, только бы не на этот раз!" — точно безумная повторяла она. Мне стало ее жалко!

Я вошла в спальню. От страшных судорог вся кровать сотрясалась. Я пробовала удержать его ноги, но это оказалось невозможным. Отец был без сознания.

Таня рассказала мне, как это произошло. Отец, как всегда, лег спать в пять часов дня. К обеду он не встал, а в половине седьмого мать подошла к двери послушать, не проснулся ли он. Она слышала, что он чиркнул спичкой, и вернулась в залу. Но прошло еще около получаса, отца не было. Тогда она вошла к нему. Свечка была зажжена. Он чертил пальцем по одеялу, повторяя слова: вера, разум, религия, государство. Очевидно, это были слова из статьи о социализме [57] …это были слова из статьи о социализме, которую он писал утром. — Поводом для написания статьи "О социализме" послужило письмо чешской газеты "Mlada Proury" к писателю высказать свое мнение о партии народных социалистов. Толстой работал над ней в течение сентября-октября 1910 г., но не закончил. , которую он писал утром.

Вызвали доктора из Тулы. Я настояла на том, чтобы телеграфировали Никитину или Беркенгейму.

Судороги повторялись приблизительно каждые полчаса. Один раз они были настолько сильные, что перебросили отца поперек кровати. Сознание не возвращалось.

Мы с Таней сидели рядом со спальней, в кабинете. Несколько раз входила мать, бросалась на колени, молилась, повторяя: "Только бы не на этот раз, только не на этот раз!"

Она очень страдала.

Приехал Чертков и, не смея подняться наверх, сидел внизу в комнате Душана Петровича. Я была уверена, что отец умирает. В душе было тупое отчаяние. Но к ночи ему стало лучше.