Александра Толстая - Жизнь с отцом

Я как-то вошла к отцу в кабинет.

Накануне мы решили с ним уехать к Тане.

— Бог знает, что мам? говорила мне, — сказал он. — Она больная, ее надо жалеть, я чувствую себя готовым сделать все, что она хочет, не ехать к Тане и до конца жизни быть ее сестрой милосердия.

— А я не чувствую в себе больше возможности быть сестрой милосердия, сказала я сердито и вышла из комнаты.

Но на душе у меня было неспокойно, что я грубо ответила, огорчила его и, промучившись часа два, я пошла к нему в кабинет. Он лежал на диване с книжкой. Я подошла к нему и поцеловала его в голову.

— Прости меня!

Мы оба заплакали, и он несколько раз повторял:

— Как я рад, как я рад! Мне было так тяжело!

— Ты, кажется, говорил с Левой? — спросила я.

— Да, да. Я высказал ему то, что давно собирался сказать. Я считаю, что Лева наделал мне много зла во всей этой истории. Ведь он как-то на этих днях прямо заявил, что не любит меня, а иногда, когда считает меня неправым, ненавидит. Так вот я ему и сказал, что его поступки были следствием его отношения ко мне.

— Что же он тебе ответил?

— Да что же? Что мне отвечает… — и он указал на комнату мам?. — То же самое, они всегда правы, а все виноваты. Я вчера сказал Софье Андреевне, что отдал все имущество семье и считаю, что отдать еще доход с сочинений, ну, Мише например, — прямо грех!

Я сказала отцу, что неважно себя чувствую, но не могу и думать о том, чтобы опять ехать в Крым и оставить его одного.

— А я с тобой поеду! — сказал он.

— Нет, пап?ша, не сможешь ты уехать! А то чего бы лучше!

— Ну, там видно будет!

— Вот, пап? ты говоришь, что тебе ничего не нужно, а мне так много нужно! Все думаю, почему так, а не этак!

— Да, молода еще ты, вот нам, старикам, это понятно, все желания отпадают, а молодым трудно!

Несколько дней спустя я принесла отцу письма и ждала, что он скажет. Но он подержал их в руках и положил, сказав:

— Нет, потом. Я должен привести себя в порядок.

И когда я вопросительно взглянула на него, прибавил:

— Да, да, оказывается Лева хочет здесь поселиться, а он мне очень, очень тяжел. Я должен приготовиться, чтобы перенести это, как нужно. Надо крепиться…

Как-то раз Дима Чертков просил отца разъяснить ему некоторые изречения.

— Что именно его заинтересовало? — спросила мам?.

— Да одно изречение, более серьезное, я не помню, — сказал отец, — а другое менее важное.

— Какое же? — настойчиво переспросила мам?.

— Он спрашивал об изречении в "Круге чтения": "Кувшин падает на камень горе кувшину, камень падает на кувшин — опять горе кувшину". А значит это, по-моему, то, что в борьбе чем грубее человек, тем сильнее, могущественнее, тем вернее победит.

— Ну, это совсем неправильно, — сказала мам? — чье это изречение?

— Китайское.

— Дикие люди, — сказала она.

А вечером, когда я по обыкновению вошла к отцу проститься, он сказал мне:

— Саша, а ведь мам? прекрасно поняла изречение о кувшине и приняла это на свой счет.

Отец засмеялся.

Здоровье отца с каждым днем слабело. Я чувствовала, что он едва держится. Кувшин неминуемо должен был разбиться.

По предписанию врачей необходимо было разлучить родителей, и мы с Таней решили увезти отца в Кочеты. Но мать начала плакать, умоляла взять ее с собой, говорила, что она совсем больна. До самой ночи она мучила отца, спрашивая, хочет ли он, чтобы она ехала.

— Да делай, как хочешь, Соня, — отвечал он.

На утро она собралась вместе с нами.

— Как все глупо, — говорил отец грустным, слабым голосом, — к чему наша поездка, если мам? едет с нами. Я не выспался, мне нездоровится…

Мне было ясно, что, если бы отец мог быть твердым и настойчивым, состояние матери, будь то болезнь или нет, несомненно улучшилось бы. Каждый раз, как он решительно отказывался исполнять ее требования, она покорялась и успокаивалась. Но горе было в том, что отец, по свойствам своего характера, по своей мягкости, всегда уступал. И чем больше он уступал, тем требовательнее становилась она.

Сколько раз мне приходила в голову сказка "О рыбаке и рыбке". Я даже как-то сказал об этом отцу.

— Это правда, правда, — сказал он мне грустно.

Накануне Чертков получил [56] …Чертков получил известие из Министерства внутренних дел… В. Г. Черткову 14 августа было официально объявлено о снятии с него запрета на проживание в Тульской губернии. известие из Министерства внутренних дел, что ему разрешено остаться в Тульской губернии. В Телятинках все ликовали — бабушка, Анна Константиновна, Ольга с детьми, сам Вл. Гр. Известие это скрыли от матери, чтобы перед отъездом не вызвать бури и не отравить поездку отцу.

Для нас с Таней это известие было большим успокоением. Сознание, что мать и братья могли снова повредить Черткову, было невыносимо! Незадолго до этого мы писали другу нашей семьи О. с просьбой переговорить о Черткове со Столыпиным и предупредить его, что если будут какие-либо просьбы со стороны матери о высылке Черткова, их надо рассматривать как следствие болезненного состояния. О. передал нашу просьбу Столыпину.

Кроме того, мать Вл. Гр., близкая ко двору, написала письмо императрице Марии Федоровне. За неделю до нашего отъезда в Кочеты у меня произошел следующий разговор со старушкой Чертковой.

— Я думаю, — сказала я Елизавете Ивановне, — что вы поможете своему сыну оправдаться перед правительством и остаться здесь жить. И если вы, моя сестра и я сделаем все, чтобы защитить вашего сына, может быть, нам это и удастся.

— Я буду с вами также откровенна, — сказала Елизавета Ивановна, — на этих днях я начала письмо императрице Марии Федоровне, но когда дошла до несправедливых нападок вашей матери, я не могла продолжать. Мне казалось, что это чудовищно! Теперь, раз вы меня поощрили, я кончу это письмо, кончу нынче же!

В Кочеты мы ехали хорошо. В вагоне было два отделения, в одном сидел отец, в другом все остальные. Он прочел письма, выпил кофе и задремал. Он был так слаб, что я боялась за него.

Приехали к семи часам вечера. Отец очень устал. Ночью, когда он пошел спать и мам? вышла из его комнаты, я понесла ему дневники — маленький, интимный, и большой. А он уже шел мне навстречу:

— Дай дневники!

Он взял их у меня и повернул обратно. За его спиной стояла мам?. Увидав ее, он отдал мне большой дневник, но тотчас же вернулся и взял его обратно. Мам? пошла за ним. Я слышала, как она спросила:

— Ты от меня прячешь дневники?

— Да, от тебя, — сказал отец.

— Я все-таки жена…

Дальше я не слыхала.

Этот инцидент послужил поводом для волнения на целый день, но Таня так решительно настаивала, чтобы мам? ни с кем не говорила о волнующих ее вопросах, что постепенно мам? стала успокаиваться, как вдруг в руки ей попала газета с сообщением, что Черткову разрешено остаться в Тульской губернии.