Сергей Ачильдиев - Постижение Петербурга. В чем смысл и предназначение Северной столицы

И вот тут во всю мощь проявился характер города, петербургский стиль горожан.

Конечно, в блокаду, особенно в первую её зиму, творились ужасающие вещи — воровство продуктовых карточек, мародёрство, на котором делались состояния, людоедство… Но опять-таки: и в те гекатомбные дни не это определяло жизнь города. Лидия Гинзбург, предельно жёстко анатомируя психологию ленинградцев в «Записках блокадного человека», так охарактеризовала это явление: «…все. в том числе ламентирующие, ужасающиеся, уклоняющиеся, — повинуясь средней норме поведения, выполняют свою историческую функцию ленинградцев » [13. С. 201].

До этого почти четверть века коммунистический режим вытравлял в сознании людей понятия чести, совести, достоинства, порядочности, благородства. «Репутация человека была подменена характеристиками “треугольников".» [20. С. 382]. Казалось, к началу войны все эти понятия уже были искоренены. Но в Ленинграде с началом блокады они вернулись. Причём там, на краю гибели, в условиях тягчайших физических и моральнонравственных испытаний старые принципы помогали не просто остаться людьми, но и выжить. Мужество сохранить в себе человеческое достоинство, найти силы помочь другому, испытывая ежедневную, ежеминутную пытку голодом, холодом, обстрелами и бомбёжками, отсутствием элементарных бытовых удобств, обрело самый что ни на есть практический смысл. Пережившие блокаду подтверждали: те, кто опускался и терял человеческий облик, обычно умирали в первую очередь.

Параллельные заметки . В блокадные дни петербургский стиль иногда проявлялся даже в таких мелочах, которые, на взгляд постороннего, не имели непосредственного отношения к физическому выживанию…

Осенью 1943 года, когда блокада была лишь прорвана, но ещё не снята, английский писатель и собкор BBC Александр Верт прилетел на пять дней в Ленинград, пришёл во Дворец пионеров и школьников и записал увиденное: «Все мальчики, с коротко стриженными волосами, были одеты в небольшие голубые и серые рубашки и носили красные пионерские галстуки, а большинство девочек (у многих в волосах — большие шёлковые банты) были одеты на удивление аккуратно и опрятно, как будто бы они приготовились к празднованию дня рождения». У сегодняшнего читателя может зародиться подозрение, что весь этот «парад» был устроен специально для высокопоставленного иностранца. Но нет: «В общем, это была группа детей, ухоженных гораздо лучше, чем вы могли бы встретить где-либо в Москве, где одежда — даже у детей — чаще всего была неряшливой и обветшавшей», — резюмирует автор свои впечатления [9. С. 163–164].

Примеров духовно-нравственного подвига жителей блокадного Ленинграда было великое множество. И в каждом проявлялся негласный кодекс петербургского поведения, который помог не только уцелеть тысячам ленинградцев, но и укрепиться этому кодексу в городском сознании. Даже новые жесточайшие репрессии («ленинградское дело»), которые через несколько лет после Победы Сталин обрушил на Ленинград, не смогли поколебать этот стиль ленинградцев.

Сакраментальное «Понаехали тут!» родилось едва ли не одновременно с самим Петербургом. Даже в мирное время прирост населения обеспечивали приезжие. «С конца XIX века коренные петербуржцы всегда составляли менее трети населения города, — уточняет современный историк Лев Лурье. — Естественный прирост на протяжении 1860-х — 1900-х годов никогда не превышал 28 процентов от общего годового прироста населения» [21. С. 116].

В первой половине ХХ века число коренных жителей, и прежде всего носителей петербургской культуры, дважды — после петроградской, а затем ленинградской блокады — падало до мизерного уровня. В первом случае — до 700 тысяч человек, во втором — до 600 тысяч. Только после Великой Отечественной войны «в город не возвратилось по разным причинам (гибель в блокаде, на фронте, в эвакуации и пр.), по приблизительным оценкам, от 1 до 1,3 млн — 30–40 % довоенного состава жителей» [8. С. 411]. Тем не менее после обеих войн численность населения северной столицы в считаные годы восстанавливалась, а в последующем продолжала неуклонно расти, даже вопреки жёсткому институту прописки, введённому советскими властями, чтобы сдержать наплыв провинциалов, стремившихся в крупнейшие города, где уровень и качество жизни были разительно выше.

Поразительно, но факт: несмотря не только на численное, но и качественное обновление популяции, несмотря на планомерно проводившуюся из центра провинциализацию города, он долго продолжал сохранять свой петербургский характер. В чём причины долголетия этого феномена? Думаю, есть только один ответ на этот вопрос — в той любви, которую, став Ленинградом, вызывал этот город у большинства населения СССР. Все граждане бескрайней советской империи знали: в городе на Неве живут учтивые, вежливые, воспитанные и культурные люди, каких больше нет нигде в Союзе, а потому, добившись права жить в этом городе, старались перенять стандарты поведения его обитателей.

Параллельные заметки . Моя бабушка не один год пилила деда:

— Когда мы уже, наконец, получим квартиру? Ты ведь директор фабрики, тебе должны предоставить отдельное жильё!

А он ей всякий раз отвечал:

— Люди ещё живут в подвальных и полуподвальных помещениях.

Но в 1964-м она его всё-таки допилила, и он отправился к председателю райисполкома. Записался на приём по личным вопросам и высидел в приёмной нескончаемую очередь. Как положено. Председатель очень удивилась, увидев директора фабрики, с которым она регулярно видится на совещаниях.

— Я по поводу улучшения жилищных условий, — слегка запинаясь от смущения, объяснил дед.

— Но вы ведь как директор каждые полгода распределяете на своей фабрике квартиры! — ещё больше удивилась председатель.

— Так я же их распределяю, а не себе беру, — вполне резонно возразил мой дед.

— Понятно, — вздохнула председатель райисполкома, и через неделю наша семья из шести человек переехала из коммуналки на первом этаже в отдельную, 60-метровую, квартиру только что отстроенного дома.

Конечно, дед мог получить жильё не на окраине Невского района, не в панельном доме и большей площади, но таков уж был мой дед. Бессребреник и скромник.

И шурин его был таким же. Примерно в те же годы ему, начальнику спортклуба Дома Советской армии, решили предоставить отдельную квартиру. А он, вернувшись с работы домой, сказал жене:

— Дусенька, я поблагодарил и отказался. У нас на работе есть сотрудник, у него двое детей, и они тоже живут в коммуналке, а комната ещё меньше нашей. Пусть сначала он получит квартиру. Ведь это будет справедливо?