Сергей Парамонов - История руссов. Варяги и русская государственность

Историю русско-варяжских отношений Стендер-Петерсен разбивает на четыре этапа.

I. Первый этап он представляет себе следующим образом: «Русь» — это шведское племя, осевшее в области древних славян.

Появление шведов-Руси «не следует себе представлять ни как насильственное завоевание, ни как добровольное призвание».

Таким образом, Стендер-Петерсен наносит прежде всего удар по старым норманистам: 1) он не признает завоевания северо-восточных славян пришельцами-скандинавами, 2) не признает он также, что «варяги» явились по приглашению славян.

Он утверждает, что «движение викингов, исходившее главным образом из Дании и Норвегии, было явлением совершенно иного порядка, чем продвижение, стихийное и анонимное, племен, исходивших из северо-восточной Швеции и направлявшихся на восток от Балтийского моря. Между сферами этих двух разнородных движений можно провести отчетливую границу, которая шла от острова Готланд на юг через Балтийское море к устьям Вислы, а отсюда по названной реке и ее притокам вплоть до речных систем восточной Галиции и до Черного моря. На запад от этой линии мы не встречаем представителей движения восточного, шведского, а на восток от нее не встречаем викингов».

Мы должны быть благодарны Стендер-Петерсену, что он поставил точку над «i»: он, датчанин, норманист, совершенно отрицает присутствие викингов, т. е. в первую очередь датчан и норвежцев, к востоку от меридиана Готланда.

До известной степени он прав: восточная часть Прибалтики сравнительно редко была объектом нападений норманнов, специализировавшихся главным образом на грабеже побережий Западной Европы: страна была бедна, малоизвестна и грабить было нечего.

Поэтому всю болтовню о Галоголанде, т. е. о норвежцах в Восточной Европе в области у славян, следует прекратить. Предоставим этот участок спора Стендер-Петерсену — он будет защищать нас от датчан и норвежцев, на нашу же долю останутся только шведы.

Таким образом, норманист Стендер-Петерсен совершенно разбивает фронт норманизма на две части и от одной части его, именно западной, «викинговской», он совершенно отказывается. Налицо крупное поражение неонорманизма — норманист честно признает, что западная, самая знаменитая часть норманнов решительно никакого влияния на Северо-Восточную Русь не оказала, и именно потому, что она совершенно не имела соприкосновения с Древней Русью, т. е. утверждает то же, что и мы.

Зато Стендер-Петерсен утверждает и нечто иное: «Племя шведской Руси было просто племенем мирно экспандирующих земледельцев-колонистов…» «Племя это осело в треугольнике от Белоозера через Ладогу до Изборска». В этих двух фразах, в сущности, и заключается вся новая гипотеза Стендер-Петерсена. Она абсолютно неприемлема в силу следующих соображений:

1. Скандинавия издревле была малонаселенной страной. По исчислениям Монтелиуса [161], даже в исторические времена население всего громадного полуострова насчитывало всего 200 000 человек. Совершенно очевидно, что за несколько веков до этого население было еще меньше, и, следовательно, не было решительно оснований для эмиграции. Мирная эмиграция всегда обуславливается только перенаселенностью. О перенаселении Скандинавии в V — Х веках не могло быть и речи, как не может быть речи об эмиграции из современной Австралии, потому что, мол, там не хватает для людей земли.

2. Никогда Швеция, как и вся Скандинавия, земледельческой страной не была. Камни, болота, озера и леса занимали, в сущности, всю ее площадь. (Если теперь мы имеем в Швеции довольно развитое земледелие, то это является результатом более чем 1000-летней деятельности человека, протекающей в условиях постепенного потепления климата.)

За последние 1000 лет болота осушены, леса вырублены, почва удобрена и очищена, выработаны устойчивые сорта культурных растений, работа земледельца механизирована и т. д. В те же времена просто не было земледельцев для переселения. Население занималось рыболовством, охотой, скотоводством и, частично, земледелием.

3. Если земледелец переселяется, то конечно, в места, более пригодные для земледелия. Зона Изборск — Белоозеро была несомненно хуже для земледелия: климат более суровый, континентальный, зимы длиннее, лета короче. Почвы весьма бедные, дающие ничтожный урожай. Летописи Новгорода пестрят известиями о страшном голоде, посещавшем эти края. Гибли тысячами, доходили до людоедства и т. д., и всё это во времена значительно более поздние, когда транспорт улучшился и возможность подвоза съестных припасов является значительно более осуществимой.

4. Эмиграция за море была несомненно крайне трудной технической операцией. Для этого нужно было владеть не только искусством мореплавания, иметь суда, но и обладать постоянно налаженным транспортом.

Переселение нельзя было совершать по формуле — «сел и поехал», надо было перевезти с собой скот, орудия, запасы пищи и одежды, семена и прочее имущество. Недостаточно было пересечь море, высадиться на берег и перевезти имущество по земле, не имевшей дорог. Надо было создать жилье, т. е. начинать жизнь совершенных Робинзонов, и притом в земле совершенно дикой и переполненной зверьем, небезопасным даже для человека. Вероятность возможности подобного переселения ничтожно мала, если даже и не вовсе исключена.

5. Можно было бы допустить еще возможность переселения с одного побережья Балтики на другое, но, по представлениям Стендер-Петерсена, переселение совершалось через головыфинских, эстонских и других племен, сидевших вдоль побережья. А ведь добраться от эстонского берега Балтики хотя бы только до Изборска — дело нешуточное.

Нельзя также думать, что подобное переселение могло совершаться безболезненно: несмотря на редкость населения в районе Финского залива, Ладоги, и т. д., местное население несомненно отрицательно относилось к иммигрантам, — таково уж свойство человеческой натуры. Здесь же имело место столкновение двух совершенно разных корней племен, естественно, отталкивавшихся друг от друга.

Наконец, если иммиграция была незначительной, то пришельцы должны были немедленно ассимилироваться. Если же иммиграция, допустим, была значительной, дело без тяжелых конфликтов обойтись не могло. Вообще, предположение о массовом мирном врастании иммигрантов принадлежит к области совершенной маниловщины, всё это только голая теоретизация у теплого камина, с жизнью, с фактами ничего обшего не имеющая.

6. Допустим, однако, что совершенно невозможное свершилось, — что шведское племя Русь вклинилось в виде огромной компактной массы в среду финских и славянских племен.

Этот клин не мог быть чем-либо малозаметным и ничтожным — дело касалось огромного пространства от Изборска и до Белоозера. Значит, это племя жило здесь веками, иначе не было возможным освоить столь большую площадь даже при условии усиленной иммиграции. Но если это так, то это шведское племя должно было оставить после себя многочисленные археологические следы. Их нет!