Коллектив авторов - Этносы и «нации» в Западной Европе в Средние века и раннее Новое время

Действительно, герцогство Бургундия не было апанажем, оно было даровано Филиппу Храброму и всем его наследникам (пол наследников не был никак оговорен в акте дарения) и могло наследоваться женщиной, ибо никаких точных оговорок на сей счет не существовало 84. Из всего комплекса французских фьефов герцогов Бургундских только графство Булонь, а также кастеллянства Руа, Перонн и Мондидье не предполагали передачу по женской линии 85. Безусловно, предпочтительнее было иметь наследника-сына, чтобы чувствовать уверенность в судьбе своих владений. Современники хорошо это осознавали. Чего стоит, например, реакция Филиппа Доброго на рождение у Карла дочери: он даже не присутствовал на ее крещении, что Шатлен объяснил как раз полом ребенка 86. По иронии судьбы опасения герцога оказались не напрасными.

Ситуация в северных регионах была другой. Некоторые исследователи утверждают, что здесь еще во времена Филиппа Доброго оформилось чувство некоего единства 87. В этой части Бургундского государства удалось организовать сопротивление, хотя поначалу оно оказывалось не столь эффективным из-за конфликтов с городами Фландрии, в частности. Однако действия французской армии, разорявшей территории Эно, Артуа и др. провинций, судьба взятого после продолжительной осады Арраса 88, жителей которого вынудили покинуть свои дома, а сам город переименовали, способствовали сплочению вокруг Бургундского дома всех, кто не желал подчиниться французскому королю. К тому же перспектива брака с Максимилианом и его последующее заключение вселяло надежды на успешное противостояние Франции. Впрочем, надо отметить, что Максимилиан тоже не стал для бургундских подданных естественным сеньором, таковым для них являлся после смерти Марии Бургундской их сын – Филипп Красивый 89. Поэтому жители Гента и Брюгге часто поднимали восстания против Максимилиана и пытались установить опеку над малолетним герцогом 90.

Приведенный материал свидетельствует, что одной из главных задач, которые ставили перед собой герцоги Бургундские, присоединяя ту или иную сеньорию к своим владениям, было обоснование их прав на нее. Причем делалось это и путем заключения договоров о наследовании с предыдущими правителями, и посредством переговоров с сословиями, и с помощью поиска исторических аргументов, которые доказывали родство герцогов Бургундских с правящей династией. Позиционирование себя герцогами как естественных сеньоров каждой из своих земель, защита ими интересов или «общего блага» всех подданных должно было стать, по мысли самих правителей и представителей их ближайшего окружения, важным моментом в формировании «бургундского самосознания». В официальной пропаганде главный акцент делался на факте объединения всех территорий Бургундским домом на основе легитимного наследования, а герцог Бургундский, объявлявшийся естественным сеньором всех земель, противопоставлялся другим возможным правителям-тиранам. Государство провозглашалось «общим делом», каждый подданный должен был соучаствовать в его защите от возможных врагов. Способствовать формированию чувства принадлежности к единой общности герцогам помогало наличие врага – Французского королевства, представляемого естественным врагом. Теоретические построения герцогов и и их советников, безусловно, опережали реальность: в обществе не было единства не только по вопросу о статусе герцога в его владениях, но и по поводу соотношения французов и бургундцев. Не все представители бургундской элиты, в том числе интеллектуальной, были готовы принять окончательный разрыв с Французским королевством. Об этом говорит и переход на французскую сторону многих видных бургундских дворян. С другой стороны, идея верности бургундской династии Валуа оказалась не столь эфемерной, как это иногда утверждается. Даже в самой Бургундии, которая сравнительно легко покорилась королю, городское сословие и мелкое дворянство встали на сторону Марии Бургундской. Однако отсутствие достаточной военной силы не позволило поддержать восстания в герцогстве. Сообщения хронистов, которые ярко описали события борьбы с французской агрессией на страницах своих сочинений, демонстрируют еще один примечательный факт. Несмотря на попытки герцогов опереться на представителей крупной аристократии при проведении политики централизации своего государства, отнюдь не они выступили носителями «бургундского самосознания». Ими стали представители среднего и мелкого дворянства, а также горожане, причем и в северной и в южной частях Бургундского государства. В то время как «Одряхлевшее дворянство», как назвал его Жан Молине, было готово пойти на сотрудничество с королем или находилось в раздумьях, какие выгоды даст ему занятие той или иной стороны в конфликте. Однако это самосознание было отнюдь не национальным в современном понимании – подданные Бургундского государства объединялись на почве верности правящей династии, общности политических интересов, что было характерно для многих политических образований той эпохи, в частности, для так называемых «etats princiers». На территории Французского королевства не только герцоги Бургундские, но и другие крупные сеньоры пытались создать свое государство, проводя похожие реформы 91. Основные усилия правителей большинства подобных государств были направлены на то, чтобы привить своим подданным «династическую и государственную идентичность» (если использовать термин, который О. Маттеони заимствует у П. Коццо, исследовавшего политику герцогов Савойских 92). Конечное поражение герцогов Бургундских определилось не только тем, что «бургундское самосознание» появилось достаточно поздно. Оно и не могло ярко проявиться до того, как сами герцоги не встали окончательно на путь автономного от Французского королевства политического развития 93. А это, в свою очередь, также произошло слишком поздно. Несмотря на расширение своих владений, проведение политики усовершенствования и определенной унификации органов управления (в частности, сфер отправления правосудия), подавление местного сепаратизма крупной аристократии и богатых городов, направленных на утверждение своего статуса, как верховных правителей, герцоги Бургундские во многом оставались французскими принцами, признававшими сюзеренитет короля Франции, и не могли окончательно изжить патримониальное начало своей власти, что, без сомнения, ослабляло созданное ими политическое образование 94. Лишь в 1473 г. с созданием парламента в Мехелене (Малине) Карл Смелый провозгласил свой суверенитет. Не пройдет и четырех лет, как сам Карл погибнет в битве при Нанси, его государство окажется разобщенным, а парламент будет распущен по «Великой привилегии», дарованной Марией Бургундской своим подданным 95.