Коллектив авторов - Этносы и «нации» в Западной Европе в Средние века и раннее Новое время

Понятие «свобод» встречается и у лорда-хранителя Томаса Эджертона в его речи в 1598 г., призывавшего парламентариев к священной войне за дело веры. «Когда люди исполняют свой долг, нет места никаким опасениям, ибо эта война справедливая. Она – в защиту Господней веры, нашей всемилостивейшей повелительницы, родной страны, наших жен и детей, наших свобод, земель, жизней и всего, что мы имеем». 26

Рассуждения о присущих англичанам свободах встречались в парламентских дебатах не только в контексте призывов противостоять внешнему врагу. В глазах многих парламентариев понятие свобод ассоциировалось со свободой совести, с гарантиями защиты их собственности от посягательств со стороны власти, непредвзятым правосудием и политическими правами граждан английского государства. Предметом интенсивного осмысления в парламентах второй половины XVI – начала XVII в. стали так называемые парламентские свободы, в частности, привилегия свободы слова в дебатах и свобода депутатов от ареста. Представления о них были неразрывно связаны с теорией «смешанной монархии», с пиететом перед парламентом, осуществлявшим функцию совета в политических вопросах, а также законодательную и судебную функции. Спикеры нижней палаты, регулярно испрашивавшие этих привилегий у королевы перед началом сессии, неизменно отзывались о миссии парламента и «древних» свободах депутатов в самых возвышенных выражениях. Характерный пример подобной риторики – речь К. Йилвертона, который патетически провозглашал в 1598 г.: «Ничто мы не ценим столь дорого и ничто так не мило нам среди наших привязанностей, как неограниченная свобода (uncontrolled liberty), которую Ваше величество даровала своим подданным в свободном обсуждении дел (free debating of the matters) в этом великом совете». 27

Симптоматично, что технические привилегии, дарованные парламентариям, трактовались спикерами в расширительном смысле, как свобода всех подданных королевы, которых депутаты представляли в парламенте.

С осмыслением политической функции парламента и миссии его членов как советников государей была связана острая полемика о свободе слова. Дискуссии о ее сути и пределах стали следствием обсуждения в парламенте острейших политических вопросов о престолонаследии и церковном устройстве. Претензии депутатов на право инициировать любые билли и обсуждать проблемы, имевшие общенациональное звучание, нередко приводили к серьезным трениям с короной, которая, прибегая к понятию королевской прерогативы, препятствовала вторжению в сферу ее компетенции. В полемике с представителями власти по поводу церковной политики пропуритански настроенные депутаты поставили свободу обсуждения религиозных вопросов в контекст борьбы за дело истинной веры, христианского долга, ответственности депутата перед Богом, королевой и государством. В их глазах свобода высказываться была тесно связана с проблемой свободы совести истинно верующих англичан. Попытки запретить обсуждение религиозных вопросов, а тем более преследования за выступления в парламенте на эту тему, и репрессии против священников, не согласных с официальной политикой англиканской церкви, они расценивали как меры, противоречащие «Господней чести, королевским прерогативам Ее величества, законам государства и свободам его подданных». Один из активных депутатов, Джеймс Моррис, квалифицировал действия властей как вопиющее нарушение английского права, в частности, Великой Хартии Вольностей. Он публично заявил: «Мы, подданные этого королевства, рождены и воспитаны в должном повиновении, но далеко не в рабстве и не в зависимости. Мы подчиняемся законным властям и приказам, но не подвластны злой воле и тирании… Это наследство было дорогой ценой куплено нашими предками, они пролили за него кровь, и святая обязанность нашего поколения – передать его потомкам». 28

Важным следствием поисков аргументации в пользу свободы высказываться по религиозным вопросам в парламенте стало формирование устойчивой взаимосвязи между такими понятиями как парламентская привилегия и свободы англичан в самом широком смысле. Рассуждения о неизбежном рабстве, в котором могут оказаться потомки, если не противостоять незаконным гонениям в церкви, создавали эмоциональный фон для столь же патетической трактовки парламентской свободы слова как важнейшей гарантии древних вольностей и правовых традиций Англии. Лексика «рабства» и «свободы», мрачные образы, призванные мобилизовать депутатов на защиту свободы высказываться, были явными симптомами того, что корпоративные представления о парламентской привилегии могли постепенно трансформироваться в политический миф о свободах всей английской нации (что и произошло в недалеком будущем, в 1604 г., когда депутаты парламента стали отстаивать свои права перед Яковом Стюартом в знаменитой «Апологии палаты общин»).

Сходные тенденции наблюдались и в ходе полемики о финансово-экономической политике правительства, налогах, а также о методах регулирования производства, торговли и введении короной монопольных привилегий в этой сфере. Критикуя действия властей, парламентарии выдвинули собственную концепцию прав «свободнорожденных англичан», связывая их с гарантиями собственности, возможностью подвизаться на избранном поприще, беспрепятственно заниматься предпринимательством, торговлей или ремеслом, пользуясь их плодами, а также с правом на непредвзятое правосудие в экономической сфере. В отношении налогов они настаивали на старинном принципе – «то, что касается каждого, должно быть одобрено всеми», и недопустимости увеличения налогов и произвольных сборов без согласия на то парламента.

Таким образом, в официальных речах и дебатах в парламенте сформировался впечатляющий образ Англии как государства избранных, исповедующих истинную реформированную веру, благочестивых людей. В условиях острого противостояния с католическим миром, эта страна представлялась счастливым островком благополучия среди океана бурь – религиозных конфликтов и войн, земным Эдемом или новым Иерусалимом. Знаком особого божественного расположения к ней было то, что Господь даровал англичанам королеву-девственницу, протестантку, успешно противостоявшую дьявольским козням Рима и католических держав. Ее образ как благочестивой государыни, ревностно пекущейся о господней чести и славе, о душах своих подданных, наделенной мудростью и всевозможными моральными добродетелями, стал одним из элементов коллективной идентификации английской нации, ибо правитель, безусловно, являлся воплощением основополагающих качеств его народа. (По контрасту парламентские ораторы создали чрезвычайно негативные образы политических противников Англии, которые также превратились в клише, воспроизводившиеся вновь и вновь).