Дэвид Ирвинг - Конвой PQ-17. Смертельная битва в Северной Атлантике

Для молодого офицера, не имевшего никакого опыта плавания во льдах, это поистине был героический поступок. Предприятие было чрезвычайно рискованным — один неверный шаг, и корпус его маленького «Айршира» треснул бы под тяжестью льдов, как ореховая скорлупка. На всякий случай Градвелл велел убрать со дна тральщика хрупкий купол дорогостоящего «Асдика», после чего на самом малом ходу вошел во льды. По мере того как корабли продвигались к северу, льдины становились все больше, толще и массивнее. Всю ночь и весь следующий день четыре корабля углублялись во льды. Трем мастерам оставалось одно: довериться Градвеллу; впрочем, выбора у них не было. Наконец они достигли льдов такой толщины, что двигаться дальше стало невозможно. В это время корабли находились в двадцати пяти милях от открытой воды. По приказу Градвелла мастера застопорили машины и закрыли заслонки в топках, чтобы перекрыть доступ дыму. Потом Градвелл послал своего старшего офицера лейтенанта Р. Элсдена по льду к транспортам. Добежав до кораблей, лейтенант Элсден велел стрелкам сорвать пломбы со стоявших на палубах танках М-3 и зарядить их пушки — вместе со всеми имевшимися на борту транспортов орудиями и пулеметами. Теперь, если бы на них наткнулись подлодки или надводные немецкие рейдеры, их встретил бы достойный отпор.

Это был не единственный сюрприз, имевшийся в шкатулочке лейтенанта Градвелла. По его просьбе мастер «Трубадура» наведался в свою кладовую, где хранились большие запасы белой краски. Офицер военно-морской охраны транспорта впоследствии писал:

«Шкипер „Айршира“ приказал матросам положить как можно больше белой краски на правые борта кораблей, так как именно правые борта открывались взгляду со стороны Норвегии. Матросы справились с покраской часа за четыре. Особенно отличился „Трубадур“ — он был выкрашен в белое от ватерлинии до верхушек мачт. Все грузы, закрепленные на палубе, также были покрыты толстым слоем белой краски» 75.

Камуфляж оказался настолько эффективным, что даже пролетавший в двадцати милях от маленького конвоя немецкий самолет не смог его обнаружить [40] Вечером 5 июля представитель 5-й германской воздушной армии сообщил Морскому штабу в Берлине о состоянии ледяных полей и добавил: «Невероятно, чтобы корабли врага могли там скрываться. Паковые льды простираются на север на протяжении 20–25 миль, после чего начинаются совершенно непроходимые сплошные льды». . Было ясно, что, пока корабли находятся во льдах, никакая опасность им не угрожает.

По мере того как корабли Гамильтона удалялись от распавшегося конвоя, моральный дух экипажей все больше падал. В течение ночи с 4 на 5 июля на эскадре превалировало недоумение: хотя поспешный отход крейсеров и эсминцев продолжали еще увязывать с возможным нападением надводных кораблей противника, но, так как время шло, а враг все не появлялся, многие моряки стали задаваться вопросом, почему эскадра не возвращается к конвою. Между тем крейсера и эсминцы продолжали нестись на запад со скоростью 25 узлов в час. Когда корабли вырвались наконец из стены тумана, с крейсера «Норфолк» увидели немецкую субмарину, находившуюся в надводном положении на пути следования эскадры. Капитан Беллерс попытался ее таранить, но она, включив ревун «срочного погружения», ушла под воду прямо перед острым форштевнем его крейсера 42. Эти субмарины — хотя Гамильтон пока об этом не знал — были единственной причиной, заставившей Паунда отдать приказ об отходе «на большой скорости».

На конвое начали циркулировать слухи о том, что Королевским военно-морским силам было приказано спасаться от неприятеля бегством. Они распространялись подобно лесному пожару — особенно на нижних палубах, где обитали матросы и старшины. Капитан крейсера «Лондон» позднее писал:

«Отчетливо вспоминается одна деталь. Во время операции я находился на мостике крейсера чуть ли не круглосуточно, и даже ел там. Ночью ко мне пришел мой старый стюард и, расставляя на столике тарелки, шепнул: „Очень жаль, сэр, что нам пришлось бросить этот конвой…“ Я знал, что подобные разговоры ведутся сейчас на корабле в каждом закоулке, и подумал, что необходимо срочно что-то предпринять, чтобы поднять боевой дух людей» 76.

Капитан Беллерс сказал Гамильтону, что для того, чтобы пресечь распространение позорящих флот слухов, необходимо рассказать людям правду о том, что происходит. Гамильтон пообещал это сделать в ближайшее же время.

В 11.15 утра Гамильтон, чтобы покончить с недоразумениями, передал на корабли своей эскадры сообщение, в котором дал объяснение сложившейся ситуации, как он ее тогда понимал.

«Совершенно понятно, что вы испытываете такое же, как и я, неприятное чувство в связи с тем, что нам пришлось оставить этот великолепный конвой без прикрытия, предоставив его кораблям добираться до портов назначения самостоятельно. Но дело в том, что неприятель под прикрытием своей авиации сумел сконцентрировать в этом районе силы, которые значительно превосходят наши. По этой причине нам было приказано отойти. Мы все сожалеем, что нам не позволили закончить работу, которую мы столь удачно до сих пор выполняли. Но я надеюсь, что в скором времени нам представится шанс расквитаться за это с гуннами» 77.

На это капитан американского крейсера «Вишита» ответил: «Благодарю за разъяснение. Я испытываю аналогичные с вами чувства». Из слов Гамильтона следует, что он все еще верил в присутствие на море тяжелых немецких кораблей. Это впечатление рассеялось двумя часами позже. В 3.22 утра крейсерская эскадра получила сообщение из Адмиралтейства, где говорилось, что, согласно полученным от воздушной разведки данным, тяжелые немецкие корабли ушли из Тронхейма и Нарвика и сейчас, «вероятно», находятся в Альтен-фьорде [41] Флот адмирала Товея получил аналогичную радиограмму примерно в то же время. В военных дневниках адмирала Гриффена, командовавшего группой «Таск форс-99», 5 июля сделана такая запись: «В три часа ночи пришла шифрограмма из Уайтхолла, где было сказано, что хотя тяжелые немецкие корабли, скорее всего, находятся к северу от Тромсё, Адмиралтейство не может сказать со всей уверенностью, вышли они в море или нет». 78. Признаться, для адмирала Гамильтона это был настоящий шок.

Какими бы мотивами ни руководствовалось Адмиралтейство, распуская конвой, Гамильтон после получения этого сообщения сразу осознал, что присутствие шести эсминцев Бруми в составе его эскадры с этого момента лишено всякого смысла.

Однако вопрос об отсылке эсминцев к каравану на повестке дня не стоял. К этому времени корабли конвоя давно уже разошлись в разные стороны и рассеялись по морской поверхности площадью свыше 7500 квадратных миль. Эсминцы Бруми никакой пользы конвою как цельному образованию принести уже не могли. Максимум, на что они были способны при сложившихся обстоятельствах, — это эскортировать отдельные транспорты. В том, разумеется, случае, если бы им удалось их найти. Но сложность заключалась в том, что топливо у эсминцев уже было на исходе. Гамильтон решил, что, поскольку вероятность сражения флота адмирала Товея с линейным немецким флотом все еще существует, эсминцы Бруми правильнее всего держать наготове именно для такого случая. По этой причине Гамильтон приступил в 11.30 к длительной процедуре дозаправки эсминцев с крейсеров. В течение нескольких часов четыре эсминца из шести были заправлены «под завязку» 3.