Виктор Бердинских - Тайны русской души. Дневник гимназистки

Да – мама сегодня встретила в Земской аптеке какую-то даму, которая была больна чахоткой и вылечилась теми же гомеопатическими лекарствами (то есть «Аконитом-3», «Бабтизиейх-3», «Арсеником-йодат-3» и «Фосфором-6») и тем же алоэ с медом, что пью и принимаю я. И доктор с удивлением спрашивал: «Чем это вы лечились? У вас уже ничего нет. Всё прошло…» И вот она поедет летом на Алтай, где не знают легочных болезней, где воздух действует очищающе. Там был ее муж – по делам – и так доволен, что посылает ее с дочкой на это лето туда…

Зина ( сестра ) пришла сегодня и рассказывает:

– У нас, – говорит, – так понимают свободу: «Мы (солдат рассуждает) получаем полтинник в месяц, пусть и прапорщики столько же получают». А бабы: «Теперь равенство, ну и не всё гороцским в шляпах ходить, мы купим тоже…» Так и ходи! Кто запрещает? Не в шляпе дело. Ну и еще: «Пускай теперь и дамы-фри работают, пускай поработают с наше, мы вон – по пояс в воде работаем…» А в то же время непременно хотят, чтобы им «отдали всю землю; надо и у церквей, и у монастырей, и у помещиков всю землю отнять…». Какое же это равенство? Совсем наоборот выходит. Если уж равенство – так и работать надо, землю – поровну между всеми. Тогда и все работать будут, и равенство будет. А то – что за несправедливость?!.

Вот что Зина рассказывает.

А тут баба приходила, Ивановна:

– Так быть не может! – волнуется. – Как можно без Царя! У нас все говорят, што Царя надо. И солдат пришел раненый – бает, що солдаты-те не идут в бой-то: за кого-де мы теперь пойдем – Царя у нас взяли…

Очевидно, в войске разлад существует. Да и где хотите возьмите: невозможно, чтобы все были одного мнения…

Странно, что во Временном правительстве забыли такой громадный процент русского населения – крестьянство. Почему громадное влияние выпало на долю солдатских и рабочих депутатов, а крестьянство, эта подавляющая масса населения России, не имеет представителей – в лице самих деревенских представителей? Я не умею это сказать, но ведь вот рабочие, например: из их среды – множество депутатов обыкновенного среднего уровня образованности. Почему же из крестьянства нет обыкновенных, типичных представителей?..

Нет, не выходит у меня словами – то, что я думаю…

Вчера ( 20 марта ) получила письма от Юдиных, Лиды ( Лазаренко ) и от Юрия ( Хорошавина ). Этот ничего не пишет относительно настроения в Питере, а Лида и Соня ( Юдина ) – вместе с Елешкой и Мишей ( Юдиными ) – очень светло смотрят на настоящее и тем более – на будущее. Впрочем, Соня пишет: «Только бы теперь не было разделений на враждующие партии, все бы… сознательно отнеслись к свободному гражданству, не было бы сословной ненависти и недоверия, и свобода одного не отнимала бы этой свободы у других…» А вот это-то как раз и есть – и это страшно. «Не может устоять Царство, если разделится само в себе» 239, – вот оно и начинает разделяться. У нас нет чувства гражданственности, нет сознания собственного достоинства. У нас есть порыв и пассивность, но неуклонной настойчивости и твердой энергии нет. У нас свобода – это не добровольное обязательство уважать чужие права наряду со своими, ( у нас ) это – «моему нраву не препятствуй!». У нас равенство – значит, я хочу быть грубым и нахальным, и не смейте мне возражать, если вас я поцелую, а тому – плюну в физиономию!..

Наше равенство не есть равенство прав и ответственности – потому что каждый совершеннолетний человек ответственен за свои действия – нет! ( У нас ) это – купить шляпку и туфли на каблуках, ехать ( поездом ) в 1-м классе. Наше равенство – в костюме, наша свобода – в унижении всех, если они мешают нашему капризу…

Господь Великий, пусть лучше такие равенства и свобода перестанут быть ими! «Живи и жить давай другим!» 240– а мы для собственного удовольствия не подумаем об этих других. У нас – каждый за себя и никто за всех…

Не может быть республики при таких условиях. Это будет не единая великая республика, а союз городов, да и союз ли?.. Это будет полное разделение, и огромная Россия перестанет существовать…

Царь должен быть! Пусть это будет только имя, пусть воля его будет ограничена: для неограниченной власти нужен если не гений, то громадного практического ума человек…

Никогда мне не удается кончить ( записи ). Когда-то я могла продолжать, а теперь – нет. Если не кончено – так и остается. Потому и письма Соне и Лене ( Юдиным ) – да и другим – занимают почтовую открытку…

Вот ведь я начала в понедельник ( 20 марта ) большие письма, и они лежат, на половине брошенные, – мне не хочется их кончать, так как я не могу продолжать…

Словом, нынче я окончательно не переношу завалявшихся писем: написать – и тотчас же отослать опустить их; по крайней мере – запечатать, если это закрытое письмо…

Кстати, о письме Юрия ( Хорошавина ) я сказала тете Аничке и маме. «Девам» об этом не следует знать, да и остальным-то – потому что очень уж у одних на этот счет воображение разыгрывается, а другие – сочтут неприличным… А что особенного, спрашивается? Если я так захотела узнать о Петре Константиновиче. И буду еще всякими способами узнавать… Вот сегодня же пошлю, чтобы справились в адресном столе – об адресе его брата…

Да ведь если у меня есть, например, прошлогодняя записка от Гриши ( Куклина ) с заголовком «Дорогая Ниночка!», то из этого совсем не следует, что у нас «роман»… А тетя Юля – как по писаному – всё в таком виде представит…

Что только в письме Юрия приводит в недоумение, так это фраза: «На досуге – пиши…» Просто ли это любезность или в самом деле – минутное желание?.. Не ожидала я такой формы фразы. Когда-то – я спрашивала его тоже, но о настроении Питера и безопасности – он написал: «Если что надо – пиши, я отвечу…» А теперь – по-другому…

Мама спрашивает:

– Ответила ли?

А я еще не решила, какое движение начертило эти слова. Я лично никогда такой фразы не написала бы, если бы мне не было приятно получать письма от того, кому я писала почему-нибудь…

Вот ведь – я все-таки говела. Впрочем, это не то слово…

Исповедовалась и причащалась в воскресенье ( 26 марта ) – вот это так. Но и мясо ела, и грешила – в десять раз больше, чем обыкновенно. Это всё – тетя.

– Ты, – говорит, – больная. Какое же тебе еще говение?..

А мне ужасно совестно было так говеть… И ведь всё тетя Аничка устроила. И священник за Евангелием выходил – меня исповедовать, и Правила никакого не читали… 241Ох! Грехи наши тяжкие!.. Впрочем, я всё прочла сама – дома, в постели, и накануне, и после. Но всё же, всё же…