Вадим Дамье - Стальной век: Социальная история советского общества

Большинство командных постов в армии заняли бывшие генералы и офицеры царской армии. 29 июля 1918 г. Совнарком принял декрет об обя­зательном призыве на службу в Красную армию бывших офицеров, чинов­ников, врачей. Всего до конца гражданской войны были призваны 49 тыс. офицеров и генералов. В 1918 г. бывшие царские командиры составляли 75% командного состава Красной армии (в 1920 г. эта доля сократилась до 42% за счет выдвижения новых кадров). Лишь небольшая их часть ис­кренне приняла революцию и даже активно участвовала в ней. Большин­ство сохранило старые, или, как тогда говорили, «старорежимные» нравы: презрение к рядовым, аристократический кастовый дух. Оно требовало от солдат повиновения, строжайшего соблюдения уставного порядка и уни­зительного почитания, часто не считая их за людей. Советский военачаль­ник Г.К.Жуков, служивший в годы Гражданской войны в Красной армии, осторожно свидетельствует: «Одного у них не хватало - это умелого под­хода к бойцам. Держались они как-то особняком, не находили общего язы­ка с красноармейской массой...» [115]. В действительности, принудительно мобилизованные солдаты часто ненавидели этих командиров, издеватель­ства которых были им памятны еще с царских времен.

Для контроля над действиями военных командиров и ведения идеоло­гической работы в армии большевистское государство ввело институт по­литических комиссаров. Но вскоре и они, и новые командиры уже мало чем отличались от бывших офицеров. Советский военачальник Л.Г.Пет- ровский, вспоминая об учебе в военном училище и службе в этот период, констатировал, что они «стали членами новой офицерской касты, и ника­кая агитация, никакие красивые слова о необходимости связи с массами ни к чему бы ни привели. Условия быта сильнее добрых пожеланий» [116]. 31 ок­тября 1920 Троцкий обратился к Реввоенсоветам фронтов и армий с прика­зом «Больше равенства!», в котором упоминал о командирах, одевающихся с крайним щегольством, тогда как бойцы ходят полуголыми, о попойках с участием командиров и политкомиссаров, об использовании служебных автомобилей для увеселительных поездок, устраиваемых на глазах у уста­лых солдат. Он признавал, что такие факты «неизбежно оскорбляют чув­ства равенства и товарищества в красноармейцах», но оговаривался, что не ставит себе «невыполнимой задачи немедленного устранения всех и вся­ких преимуществ в армии» [117].

С другой стороны, власти постепенно устраняли сравнительно неза­висимых, выдвинувшихся снизу военных командиров под флагом борьбы с «партизанщиной» и «бонапартизмом». При странных, до сих пор невы­ясненных обстоятельствах погибли командир Двинского полка в Москве, анархист Грачев (его полк сыграл важнейшую роль в победе Октябрьской революции в Москве), командиры дивизий: левый эсер В.И.Киквидзе (январь 1919 г.), Н.А.Щорс (август 1919 г.), В.И.Чапаев (октябрь 1919 г.), бывший анархист Н.А.Каландаришвили (начало 1922г.)... Отряд, сфор­мированный бывшим одесским налетчиком Мишкой Япончиком, пере­шедшим на сторону революции, был обманным образом разоружен, а сам он - убит. В 1921 г. был отдан под суд и казнен видный красный воена­чальник Ф.А.Миронов...

Важнейшей репрессивной силой, на которую опирался новый режим, стала политическая полиция - система Чрезвычайных комиссий (ЧК). Еще до прихода большевиков к власти Ленин неоднократно подчеркивал необ­ходимость государственного террора со стороны будущей «диктатуры пролетариата» - наподобие якобинского террора в эпоху Великой Фран­цузской революции. Уже 7 декабря 1917 постановлением Совнаркома была

образована Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контррево­люцией и саботажем (ВЧК), а затем созданы и ее местные органы. Перво­начально предполагалось, что репрессии и деятельность этой «революци­онной» политической полиции будут направлены против оказывающих сопротивление представителей старых элит. Но круг объектов террора быстро расширялся. В условиях германо-австрийского наступления 21 фев­раля 1918 г. Совнарком принял декрет «Социалистическое Отечество в опас­ности!», который санкционировал применение чрезвычайных мер (вплоть до расстрела на месте) в отношение тех, кто будет сочтен вражескими аген­тами, спекулянтами, саботажниками, грабителями, бродягами и т.д. Левые эсеры протестовали против «расстрельных мер», но когда большевистское большинство в Совнаркоме проигнорировало их протесты, они попросту смирились. В условиях гражданской войны ЧК превратились в орган пол­номасштабного государственного террора. В августе 1918 г. ВЧК стала именоваться Всероссийской чрезвычайной комиссией по борьбе с контр­революцией, спекуляцией и преступлениями по должности, а в сентябре правительство подтвердило ее право карать лиц, обвиненных в причаст­ности к заговорам, мятежам и подпольным организациям. По существу, отмечал видный левый эсер И.Штейнберг, слова «К стенке!» грозили «за все без разбора: неуплату налога на имущество, натурального нало­га и чрезвычайных налогов, уход из армии, уклонение от воинской служ­бы, непоставки лошадей и зерна, уличные грабежи и государственную измену, обман и мошенничество, служебные нарушения и мелкую спеку­ляцию, искусно сплетенные контрреволюционные интриги и легкомыс­ленное «оскорбление величества»». Расстрелы стали «тоном повседнев­ной жизни»; «расправе с беззащитными, превращению людей в вещь, самому животному в человеке были открыты все шлюзы» [118]. Нормой стал принцип взятия заложников: за преступления одних должны были без разбора отвечать другие, виновные лишь в том, что они были нелояльны по отношению к большевистской власти или происходили из «непроле­тарской» среды.

Основную массу жертв «чрезвычаек» составляли не представители старых элит, а самые простые люди. Нередко их расстреливали подряд, целыми группами. Немецкий офицер Ф.Клейнов вспоминал о коллектив­ной расправе «красных» над узниками тюрьмы в Киеве в 1919г., перед занятием города войсками Деникина. Каждую ночь кого-нибудь из узни­ков уводили на «допрос», с которого тот уже не возвращался. Перед ос­тавлением города все 250 оставшихся "арестованных прошли отбор. «Ко­миссия работала по алфавитному списку... и вся процедура длилась около 10 мучительных часов...». Около ста человек получили в карточках от­метку «С» и были отпущены на свободу. Тридцати (включая немецких

заключенных) поставили отметку «М» - их, как заложников, отправили в Москву. Остальные получили литеру «Р» и были расстреляны в ту же ночь. «Их вызывали по 7 человек, они должны были раздеться, лечь лицом на землю, и каждый получил в затылок револьверную пулю». Никто в тюрьме не знал, какой приговор вынесен каждому, и все заключенные пе­режили ночь неописуемого ужаса [119].