Пантелеймон Кулиш - История воссоединения Руси. Том 1

Чтобы придать употребленному мною сравнению достоинство правды, напомню моему серьёзному читателю некоторые факты из горестной летописи пленения татарского, которое могло бы наконец сравниться с вавилонским, когдабы не украинские казаки: они лучше отстояли Русь против потомков Болеслава Храброго и потомков Батыевых, нежели их первообраз — варягоруссы — от одних и тех же сил, напиравших на Русь, одна — именем Европы, другая — именем Азии. В 1549 году заполонила орда все семейство (тогда еще не польское) князя Вишневецкого в замке Перемире. В 1589, погнала она в неволю князя Збаражского, также со всей семьею, и множество русской шляхты. По рассказу Иоахима Бильского (русский герб Правдич), в 1593 году, под час сеймавого съезда волынских панов, татары переловили сперва расставленную на шляхах панскую сторожу, а потом, в отсутствие отцов семейств, набрали множество пленных из панских домов, особенно "белого пола" (женщин). Если столбы, на которые опиралось все здание тогдашнего русского общества, так зловеще шатались под напором дикой стихии, то что же сказать о простом народе и о его семейных утратах? Но он заявил о своих бедствиях красноречивее панских летописцев; его песня не умолкает до сих пор среди панских замковищ, которые, подобно пргребенному в мусоре Вавилону, потеряли даже прежние имена свои. Звонко и победительно над временем и людским отупением поет она:

И вот этакие-то раздирающие сердце сцены, совершавшиеся, как вокруг низких хат, так и вокруг высоких замков, заставляли первых краковских типографов, заботившихся лучше своих патронов "о воспитании детей" [75], называть современных казаков безупречными и знаменитыми Геркулесами. Одни только казаки смели мечтать об убиении гидры, засевшей в Цареграде, на развалинах древнего мира, среди християнских народов. Недаром человек столь серьёзный и ученый, как Сарницкий, насмотревшись на граничан и на их ежедневную и еженочную службу, воскликнул: "Oviros omni genera praemiorum dignos!" (О мужи, достойные всякого рода наград!)

Успехи казачества за Порогами, в "необитаемой Подолии", как тогда называли днепровские низовья, обратили на себя всеобщее внимание. Подольские и червонорусские паны поддерживали казаков своими собственными ротами сперва против старост, которые не признавали покамест за низовыми казаками права сильно го, в то время самого убедительного на Украине права; а когда сами старосты, уступя прорвавшемуся за Пороги потоку казачества, начали делать казакам разные adminicula [76] на досаду королю, тогда — вместе с старостами против короля. Пограничные паны получали от них вести о переправе казаков на правый берег Днепра и указания, в каком поле или урочище залечь на них манерою Претвича, а сами давали казакам знать о направлении татарской орды, уходившей к днепровским переправам с добычею. В первом случае, интереснее было нападать на татар пограничной панской страже или казакующей шляхте, чтобы не допустить их пробраться в населенные места и к собственным жилищам, в последнем — было гораздо выгоднее для казаков заступить дорогу татарам: татары возвращались с добычею. Казаки, награждая себя за военные труды и опасности отбитыми у татар лошадьми, скотом, съестными припасами, одеждою, утварью (орда хватала все, что можно было схватить, даже столы и ослоны), вместе с тем оказывали важные услуги подольским, червонорусским и украинским панам освобождением от татар ясыра, на который орда жадничала больше всего. Вот к этаким-то воинам-промышленникам приставали самые отважные и предприимчивые люди из пограничного шляхетного казачества и, приобрев между ними популярность, делались их предводителями, путем свободного выбора.

Что же такое была в сущности запорожская вольница? Это были мещане, которым не давали мещанствовать так, как бы им было выгодно. Это были мстители-паны, терявшие, подобно князю Рожинскому, жен, матерей и — чего никогда не забывает человеческое сердце — детей. Это были религиозные рыцари, дававшие обет положить живот свой в борьбе с врагами святого креста, или провести несколько месяцев среди лишений и опасностей. Это, наконец, были молодцы-шляхтичи, которым хотелось потешить juvenilem aetatem suam. Отчасти это были и мужики, но весьма и весьма отчасти. Первые запорожцы не нуждались в мужицком контингенте; с своей стороны, тогдашние мужики не были еще в такой степени теснимы, чтобы покидать семейства и идти, что называется, лугив потирати, или бедствовать для неверного [77] вооруженного чумакованья, вдали от дома. Относительно этого пункта наших историков вводят в заблуждение ранние известия о хлопах в казацком войске, находимые ими в польских источниках. Они забывают, что польские писатели называют хлопом, plebs, каждого негербованного, все равно как у старинных латинских прелатов — хоть бы, например, и у самого Длугоша — язычники все, не принадлежащие к римской церкви. Негербованных бояр, оставлявших дидичей и старост для казацкого хлеба, старосветские летописцы польские заносили в свои хроники хлопами, со слов раздосадованного пана; но бояре были такие же хлопы, как и мещане. Бояре чаще всего делались казаками. Их ремесло до такой степени подходило к казацкому, их служба у панов так была сходна с казацким блуканьем, что задолго еще до времени Хмельницкого имя бояр в Украине исчезло совершенно. Относительно старосты, низовые казаки были отбившиеся от рук мещане. Относительно пана, они были поссорившиеся слуги. Относительно украинскнх мещан, всех вообще подзамчан и людей панских, они были то самое, что волки относительно собак. Паны, поссорясь с низовцами, травили их этими верными и смирными псами, то в виде выбранцев и надворных хоругвей, то в виде городовых и реестровых казаков, выделенных из того же мещанства, из того даже казачества, или, говоря метафоричесчки, из тех же волков, делавшихся ручными. Это грубое или слишком резкое сравнение определяет, однакож, лучше всякого иного, взаимные отношения мещанства и казачества, особенно в тех важных социальных вопросах, которые выпало на долю мещанам разрешать вместе с казаками. Но об этом будет речь в своем месте. Теперь скажу только, что казаки были относительно польского строя жизни, по самой сущности казачества, каким оно сделалось в силу стеснений со стороны правительства, самые радикальные революционеры, — совершенно такие радикалы по отношению к панам, какими были паны по отношению к королю. Это был в полном смысле слова status in statu. Это была крайне реакционная республика, отрицавшая своими действиями все, что полская шляхта признавала святым и нерушимым во веки: господствующую церковь, сословные привилегии, право поземельной собственности и даже ту государственность, которая создалась в постоянном стремлении шляхты ограничить королевскую власть и силу в пользу своего сословия .