Пантелеймон Кулиш - История воссоединения Руси. Том 1

Польские паны, видя богатства своих украинских собратий в короткое время удвоенными, утроенными, удесятеренными, принялись работать над колонизацией пустынь с какой-то лихорадочной поспешностью. Чем больше было опасности со стороны татарских набегов, тем большей настойчивостью отличались и сами колонизаторы, и привлеченные ими поселяне. С своей стороны татары, направляемые турками, противодействовали заселению степных мест, через которые они привыкли проходить внутрь края без всякой задержки. Набеги их сделались чаще и опустошительнее. За каждым разом уводили они в неволю тысячи новых поселенцев. Но на место исчезнувших жителей, на пепелищах их осад, являлись новые выходцы из внутренних областей, и этак одно и то же село возобновлялось по нескольку раз. Движение изнутри государства к украинским пустыням было так велико, что, по словам одного из современных наблюдателей, "многолюдные некогда земли, местечка и села серединных областей совсем делались пусты, а необитаемые прежде пространства украинные наполнялись жителями, к неисчислимому вреду их прежних помещиков".

Начало XVII-го века было временем, когда экономическое богатство внутренних польских провинций, достигнув размеров, никогда уже не повторявшихся, начало клониться к упадку [5] Во времена Кромера, из Польши вывозилось за границу до 100.000 лаштов хлеба; в последующие времена, до конца XVIII столетия, никогда не вывозилось больше 50.000 лаштов. Поляки ближайшего кнашему времени при писывали этот упадок, главным образом, ограничению монархической власти в пользу шляхты. . Обеднение крестьян уменьшило производительность городской промышленности, а упадок городов отразился на внутренней торговле. Богатые люди получали необходимые для них изделия от иноземных купцов, которых множество сновало по всей Польше, а местные произведения отправлялись за границу в сыром виде. Ремесленные цеха, которых прежде насчитывалось до двадцати и более во многих городах, исчезали с каждым годом; городские улицы пустели; каменные здания чаще и чаще превращались в развалины; городские ремесленники, так же как и сельские хлеборобы, оставляли старую Польшу и стремились на её окраины. Прилив жителей в новых поселениях, не смотря на татарские набеги, был так ощутителен, что вокруг некоторых укрепленных местечек ежегодно прибывало по семи новых сёл; а один землемер, именно инженер Боплан, мог в короткое время заложить в имениях коронного гетмана Конецпольского 50 больших слобод, из которых, во время его 17-летнего пребывания в польской службе, образовалось до 1.000 сёл. Читатель благоволит ски нуть несколько процентов с показания француза, любившего эффекты; но тем не менее следует согласиться, что население Украины росло с быстротой почти невероятною. "Лишь только увидели богатейшие магнаты", говорит современный летописец, русин Пясецкий, (а он отличался правдолюбием), "что Украина будет защищена, — немедленно вывели туда бесчисленные колонии и устроили в удобнейших местах укрепления. Прежде за Киевом, Баром и Брацлавом лежали пустыни, в которых водились одни дикие звери; в короткое время они наполнились многолюдными селами и городами".

Но в эти города и села, под приманкою льготных лет и прославленной украинской волности, вносился тот же дух вельможества, который в глубине государства, под конец XVI-го века, соединил почти все свободные солтыства в руках крупных землевладельцев, а мелкие шляхетские имения обременил разорительными повинностями. Напрасно на сеймах появлялись брошюры о разделении украинских пустынь на малые хозяйства. Государственный порядок, или лучше сказать беспорядок, Речи Посполитой привел к тому, что здесь, вместо дробных участков, образовались так называемые волости, то есть огромные панские имения, заключавшие в себе по нескольку "ключей", или по нескольку десятков сёл и местечек. И таких волостей у каждого украинского магната было по нескольку. Кроме того, многие из них вдадели тремя, четырьмя, пятью и более староствами, с которых, под разными предлогами, платили в королевскую казну весьма немного, а часто и совсем ничего не платили. Таков именно был, в числе прочих, князь Константин Острожский, который, владея четырьмя обширными староствами, на сейме 1575 года выпрашивал денег на починку киевского замка, к соблазну панов, сравнительно небогатых [6] В 1597 году король Сигизмунд III требовал от него со всех его земель подымного, которого он не платил со времени присоединения Волынского воеводства к короне и которого накопилось за ним 4.000 коп литовских грошей (Рукоп. Императорской Публ. Библиот., отдел польский, № 223, fol. IV). . Кроме старостинских городов и сел, кроме других имений князей Острожских, в одном майорате, принадлежавшем этому дому, считалось 80 городов и местечек, и 2.760 сел. По смерти князя Януша Острожского в 1620 году, оказалось у него в наличности 600.000 червонцев, 400.000 битых талеров, на 29 миллионов злотых разной монеты и 30 бочек ломанного серебра; сверх того, 50 цугов, 700 верховых лошадей, 4.000 кобылиц, бесчисленное множество рогатого скота и овец. Так как Януш Острожский умер бездетным, то его майорат наследовал князь Владислав Доминик Заславский, и без того чрезвычайно богатый. Теперь его владения обнимали такие громадные пространства, что впоследствии половина народа, сражавшегося под знаменами Богдана Хмельницкого, считалась его подданными. Наследники пресекшегося тогда же рода князей Збаражских, князья Вишневецкие, вдадели на одной левой стороне Днепра десятками городов и местечек с тысячью сел, а принадлежавшие им с правой стороны имения тянулись широкою полосою от Днепра через воеводства Киевское, Волынское, Русское и Сендомирское [7]. На побережьях ниж него Днестра живописнейшими и плодороднейшими пространствами, какие где-либо принадлежали Польше, владели почти исключительно Потоцкие и Конецпольские. Эти последние захватили в свои руки столько староств и вотчинных имений, что, путешествуя из своего родного гнезда, Конецполя, в воеводстве Серадзском, в недавно основанное Нове-Конецполе, на степях прибугской Украины, они могли, от конца до концагосударства, каждый ночлег проводить под собственным кровом. На одних "татарских шляхах" принадлежало им, перед восстанием Хмельницкого, 170 городов и 740 сел. Владения Потоцких также были очень обширны. Кроме Нежинского староства на восточной стороне Днепра, кроме Кременчуга, Потока и других урочищ, заселенных в их пользу по Днепру, все Поднестрие так густо было занято их владениями, что надднестрянскую шляхту называли в Польше "хлебоедами Потоцких". Вдоль всего Подолья широко расселились Калиновские, которым достались также многие имения вокруг Чернигова и Новгорода-Северского, после того, как Северский край был примежован от Московского царства к Польше. Не менее обширные владения принадлежали также в разных местах Киевского и Волынского воеводств древнему роду князей Рожинских, а по пресечении этого рода, перешли к Замойским, Любомирским и Даниловичам. Таким образом киевская, волынская, брацлавская и подольская Украина, а равно и Заднеприе, как называлась у поляков левая сторона Днепра, мало-помалу очутились в руках у нескольких магнатов, которые имели там собственные крепости, артиллерию, войско, и которые, по отношению к своим "подданным", то-есть жителям вотчинных владений, пользовались польским или княжеским правом, а по отношению к населению владений поместных, то есть королевщин или староств, назывались "королевскими руками" (brachia regalia). Некоторые из них, как например князья Острожские, происходили от варяго-русских и литовско-русских князей. Короли жаловали им не только населенные крестьянами земли, как панам, но и право над боярами, мещанами и мужиками, как государям. "Дали есмо", пишет Сигизмунд I в грамоте князю Константину Ивановичу Острожскому, "и вечне даровали и записали замок Степан с местом и з их бояры, и з слугами путными, и з мещаны, и з данники, людьми тяглыми, з селы боярскими, зо всим правом и панством и властью, ничего на нас и на наши наследники не оставляючи".