Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 1 )

распространили под своим именем козачество вверх и вниз по Днепру. Иначе—

Великоруссы, имевшие собственных Козаков, не стали бы называть Черкасами Козаков

днепровских. Они делали это, очевидно, по старой памяти о том времени, когда

колонисты Черкасы не слились еще с туземцами. По крайней мере в XVI веке, до

начала козако-шляхетских усобиц, днепровских и даже днестровских Козаков не

смешивали в Польше с Русским народом, как и прочих кочевников степного

междуречья. Врач царя Алексея Михайловича, Самуил Колинис, называет Черкас (без

сомнения, по московскому преданию) племенем татарским, а древнейшая русская

летопись имя Торков смешивает безразлично с именем Черкас. Писавший по-латыни

польский историк Сарницкий, передавая молву о братьях. Струсях, удостоенных за

свою воинственность песнопений, qnae dumaж russi vocant *), в то же самое время

говорит о козаках, как о племени инородном. В качестве посла

*) Которые Русские называют думами.

_,^ТПАДЕ[ПР, МАЛОРОССИИ ОТ ИТОЛЫИШ.

47

к мусульмански^ государям, Сарницкий проезжал не раз места козацких подвигав,

дивился козацкой отваге, слушал козацкие рассказы об опасностях добычного

промысла па торговом турецком тракте, и однакож написал озадачившие позднейших

читателей слова, что козаки исповедуют веру турецкую. Все ото вместе заставляет

предполагать, что только сильный прилив русского элемента в притоны первобытных

днепровских Козаков переродил их в русских людей, подобно тому, как исключительно

немецкия в начале общины таких городов, как Познань, Гнезяо и Браков, переродились

в общины польские.

Относительно колонизации малорусских пустынь, козаки играли роль,

напоминающую тех поднепровских номадов, которых князья Варягоруссы — то

прогоняли в глубину безлюдных степей, то вербовали в свои ополчения. Подобно

Торкам и Берендеям, Черным Клобукам до-татарского периода русской истории,

днепровские козаки иногда составляли гарнизоны в королевских пограничных городах,

а иногда нанимались в королевские ополчения только на время, за одно с козаками

нагайскими и белогородскими. Самые пределы первоначального их кочевья между

рекой Росью и днепровскими порогами совпадают с местами, на которых история

находит подобных им номадов до Батыева нашествия. В эти пределы манили к себе

козаки все однородное с ними по задаткам жизни со всего Польско-Литовского края, и

отсюда производили свои операции, которые наделали говора в летописных сказаниях,

но которых основою была задача дикая—существовать продуктами чужого труда, не

заботясь об участи трудящихся.

Пограничные города, всасывавшие в себя все своенравное из сел и дававшие

пристанище каждому бродяге из нужды в рабочих руках, извергали из себя, в свою

очередь, непригодную для цеховой практики голоту. Эта голота была приневоливаема к

правилному труду в цеховых заведениях только голодом да холодом; но когда ее

согревало весеннее солнышко, она норовила бежать из общества, сравнительно

благоустроенного, и предавалась, до новой зимы и беды, своим независимым

промыслам.

Устройство козацкой общины, с её первоначальным делением на сотни и десятки,

было не чтб иное, как подражание общине мещанской, приспособленное к жизни

кочевой и добычной. Даже козацкий самосуд был повторением самосуда цехового, или

магдебургского. Но городские беглецы и отверженные, очутясь па свободе от

ненавистных им порядков, питали такое же неприязненное

48

ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШЦ.,

чувство к мещанам, коким все вообще козаку были проникнути к тем обществам, из

которых они бежали Bt> подобные ватаги.

Днепровские козаки, наравне с Татарами, дали себя знать Еиеву еще в то время,

когда он был удельным владением князей Олельковичей. Их постоянные вторжения в

область землевладельческого хозяйства заставили вдову князя Симеона Владимировича

Олельковича отказаться от гробовища предков своих, и на плодородные киевские земли

выменять у короля Александра Казимировича болотистые окрестности Пинска,

Кобрина и Рогачева. Сделавшись, в силу такого обмена, из княжеско-удельного городом

королевско-воеводским, Киев, как уже сказано, пал безлюдными развалинами перед

Ордой МенглиГирея. Но козацкие притоны, Канев и Черкасы, продолжали стоять среди

окрестных пустынь, как острова, недоступные для Татар по воинственности свонх

обитателей, не стоившие набега по их убожеству, а, может быть, и потому, что

находились в известной связи с ордынскими ватагами. Заселенное новыми искателями

счастья, киевское пепелище ограждает себя актом 1499 года от Козаков, которые

привозили сюда с верху и е низу Днепра на продажу рыбу и предавались, вместе с

мещанскими гультаями, грубому разврату. Козаки слывут по всему днепровскому и

черноморскому краю прямыми разбойниками. Торговые пути от них не безопасны. Они

не дают спуску даже королевским послам. Но, пе составляя парода ни в каком смысле и

не представляя собой пикакого общества и сословия, беспрестанно делятся на

закоренелых в номадной жизни добычников и на изменников интересам номадного

быта в пользу общества сравнительно культурного, подобно тому, как это делали

некогда подненровские Торга, Берендеи, Черные Клобуки. Большинство козацкой орды

безразлично бросается во все места, где пахнет грабежом без особенной опасности; но

некоторая часть Козаков, повинуясь инстинкту семейности, или нуждаясь в предметах

более прочного быта, входит в условия е польскими королями и пограничными

магнатами, получает от них подарки сукном, каразиею, кожухами, деньгами, дорожит

позволением гнездиться с женами и детьми на королевских займищах, наконец, в виде

особенной покорности правительству, принимает от него предводителей, которых

называет своими гетманами, и, под их начальством, отпугивает прочь не только Орду,

но и номадных Козаков, своих прежних товарищей.

Со времен Сигизмунда-Августа (1548—1572), козацкпми предводителями у короля

были князья и паны, ушедшие недалеко от ко-

.

49

зацких воззрений на войну и добычу, и выселившиеся в Украину, то-есть на кресы,

в виде королевских старост, по невозможности играть видную роль в стране

цивилизованной. Впрочем рыцарский век нередко вызывал на мусульманское

пограничье Польши знаменитых воинов, которые, в виде религиозного обета,

посвящали свою жизнь на борьбу с „врагами св. креста® среди отважных и свирепых

Берендеев. Этим набожным и суровым воинам была по душе мысль очеловечить