Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 1 )

отражал турецко-татарские полчища. „Мы ни под каким видом не согласны на такое

огромное число Козаков, какое ныне оказалось*, говорили им на последней коммиссии

землевладельцы устами коронного гетмана, а он был способен подтвердить

решительное слово железными доказательствами (їelazne гасуе).

За невоможностью поставить на своем в Королевской Земле, козаки обратились

туда, где в их услугах нуждались больше. Месяца через два после Раставицкой

коммиссии, атаман Одинец с 15 товарищами повез в Москву татарских языков и, от

имени Запорожского Войска вместе с гетманом его Сагайдачным, представил царю: что

козаки „все хотят ему служить головами своими по-прежнему, как они служили

прежним российским государям и в их повелениях были, на недругов их ходили и

крымские улусы громили. А ныпе (докладывал царю думный дьяк) ходили они из

Запорог на крымские улусы, а было их с пять тысяч человек, и было им с крымскими

людьми дело по сю сторону Перекопи, и Божиею милостью, а государевым счастьем,

Татар они многих побили, и народ крестьянской многой из рук татарских высвободили,

и с тою службою и с языки присланы они к государю, и в том волеп Бог да царское

величество, как их пожалует. А они вместе головами своими хотят служить его

царскому величеству, и его царские милости к себе ныне и вперед искать хотятъ^.

К чести Москвы и её государственной политики надобно сказать, что боярская

дуМа ни при царе Михаиле Федоровиче, ни при его сыне, Алексее Михайловиче, пе

переманивала к себе Козаков из польских владений: она желала, чтобы Южная Русь

пришла к самоуразумению всею землею. ИИутивльские воеводы получили даже

выговор за пропуск Одинца к столице без испрошения царского на то указа. Но

предложения со стороны недавних своих разорителей служить великому государю по-

старине Москва не отвергла.

128

.

Чтб касается Козаков, то они виновными в Московском Разоренье себя не

признавали. Они были добычники, терпимые всеми соседними народами, как и Татары,

по невозможности их уничтожить. Они служили из-за добычи каждому, кто ее за ними

обеспечивал. Опустошив государство ради своего козацкого промысла, они теперь

были готовы промышлять в его пользу, все равно как промышляли бы в пользу его

врагов, даже в пользу самих Татар и Турок, еслибы благосклонность крымского хана и

турецкого султана понадобилась им так, как через двадцать восемь лет при польском

Яне Казимире и через восемьдесят девять лет при нашем Петре Великом.

Так и смотрела па них Москва. Еще задолго до своего Смутного Времени, в эпоху

между бунтом Косинского и бунтом Наливайка, опа высказала императорскому

посланнику свое мнение о малорусских козаках. „Это люди дикие, необузданные, не

имеющие страха Божия, и на верность их нельзя рассчитывать", говорили тогда думные

дьяки в Посольском Приказе. Во времена московских смут и бедствий, запорожские

козаки, наравне с польскими лпсовчиками, московскою северскою вольницею и не

признавшими еще московского подданства донцами, назывались у Москвичей ворами,

а 1618 год не возвысил составившагося тогда о них понятия.

Тем не менее, однакож, Москва должна была иметь в виду, что Запорожское Войско

состояло преимущественно из людей православных, были ли то беглецы северно-

русских, или же южнорусских украин, была ли то дворянская молодежь, или же была

то кабацкая голь всех племен и состояний. Днепровские козаки, со времен героя

Данила Адашева, часто избирали своими атаманами людей происхождения

московского, и в свите атамана Одинца могли находиться такие люди. Во всяком случае

царским советникам следовало предполагать, что запорожское товарищество относится

не совсем равнодушно к событиям унии, которая православные церкви и монастыри

передавала в руки папистов. Поэтому, похвалив Козаков за то, что они ищут царской

милости, думные дьяки спросили Одинца и его товарищей: нет ли^от польского короля

какого посягательства на их веру?

Вопрос этот был возбужден дошедшими до Москвы слухами, что польский король

примирился с турецким султаном. В Москве знали, что Сигизмунд III состоит в дружбе

с немецким императором Фердинандом II, великим поклонником римского папы, и что

Фердинанд начал теснить у себя иноверцев. Поэтому думали: не находится ли в связи с

налавтеюся в Чехии религиозною

.

129

войною окончательное подавление православия в Полыпе? Но козаки отвечали, что

„про цесаря и про папу ничего им неведомо, и от них тот край отдален, а посяганья на

них от польского короля никоторого не бывало*.

Такой ответ должен был поразить думных дьяков Посольского Приказа, то есть

членов тогдашнего министерства иностранных дел. Им было известно, что по смерти

отступника Михаила Рогозы киевским митрополитом сделан Ипатий Потей; что по

смерти Потея митрополия, с приписанными к ней имуществами, предоставлена такому

же унияту, Иосифу Велямину Рутскому, и что при этом митрополите, Полотской

архиепископии, обрезанной в пользу иезуитов еще Стефаном Баторием, грозило

окончательное совращение в унию. Недавняя уступка ИИолыие Смоленска сделала

Москву больше прежнего чувствительною к успехам папизма на древней русской

почве.

С своей стороны паписты направляли все усилия свои преимущественно к тому,

чтобы на границах Польши с Московским Царством поставить крепкие устои

завоевательной римской церкви. С этою целью для киевской митрополии был воспитан

специально в Риме сын московского подданного Веля мина, взятого пленником в 1578

году, под рекою Улою, и поселенного в Литве на правах шляхтича, а для полотской

архиепископии образован местными средствами иезуитов сын новоград-волынского

мещанина, Иосафат Кунцевич.

Превращение православия в униятство велось чрез посредство этих агентов двумя

различными, но параллельно идущими путями. Рутский, пребывая на Волыни, в

Червонной Руси и в Киевщине, привлекал к унии основанием народных школ,

образованием трезвых и набожных монахов базилиян, дружеским общением с

православными и кроткою проповедью домашнего благоустройства. Этим он

уничижал, в глазах порядочных шляхтичей и мещан, невежественную и запальчивую

толпу православных монахов и попов, заключавшую в своем составе чрезвычайно мало

людей, не то что благовоспитанных, но хотя бы чуждых общему на пограничьях пороку

пьянства.

Напротив Кунцевич апостольствовал в Белоруссии посредством казуистического

принуждения к перемене веры. Иезуиты поддерживали при дворе его казуистику и