Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 1 )

было пить благороднейшую кровь нации. Подозревали, чго Витебск состоит в заговоре

со всеми малорусскими городами, что душой заговора были схизматики архиереи,

Борецкий и Смотрицкий, а его теломъ—запорожское козачєство.

Но прошел один, прошел и другой месяц. Волнение в обществе попов и монахов

продолжалось по-прежнему, местами больше прежнего, но мещанские общины не

предпринимали ничего враждебного в качестве оскорбленных религиантов. Под конец

1624 года правительство прислало в Витебск военносудную коммис-

144

.

сию. Она отсекла головы нескольким десяткам витебских мещан, конфисковала

имущество, как тех, которые попали под королевский мен, так и тех, которые успели

бежать в недоступную для униатской деятельности козацкую Украину, но не открыла

ни заговора между малорусскими городами, ни стачки витебских мещан с козаками.

Опасные в глазах трусливых клерикалов, наши мещанские муниципии, в настоящем

случае, оказались ничтожными. Они были деморализованы и старою иерархиею своею,

и своими пришлыми членами, представлявшими грязный осадок заграничного

протестантства. За весьма редкими исключениями, без которых не могло бы

существовать ниодно общество, это была нравственная гниль, выделявшая из себя

козачество и торгашество, взаимно друг другу нужные, но не способные к

последовательной деятельности в столь важном вопросе, как защита веры и церкви.

Разделенное на соперничавшие между собою города и соперничавшие в самих городах

цехи, малорусское мещанство могло только вскипать местами по случаю какойнибудь

кровавой сцены, но для интриги и заговора против иноверного правительства стояло на

слитком низком уровне гражданственности. Невежливое, завистливое и жадное к

нечистой поживе, оно представляло довольно легкую добычу для своих соблазнителей

и, вдаваясь, из меркантильных интересов, в уличные драки с иноверцами, торговало

под рукой с иезуитами запечатыванием православных церквей. Образовавшись из

смешения протестантских забродников с теми горожанами, которые были поставою

развратных доуниятских архиереев и вечно пьяных попов, не могло наше мещанство

почерпнуть от них ни великодушной твердости, ни задушевной преданности

национальной вере и церкви, а покровительство шаткого в своих убеждениях дома

князей Острожских не сообщило клиентам этого дома ни единства действий, ни

благородства поступков.

Какова была нравственная атмосфера этого прославленного нашими историками

дома, показал на себе, в числе прочих, и питомец его Мелетий Смотрицкий, ученейший

и талантливейший человек своей среды. Он мужествовал до тех пор, пока попутный

ветер дул в его парус. Но лишь только церковный горизонт затмился грозными тучами,

он малодушно покинул беспомощную родину и бежал на греко-русский Восток.

Вернувшись оттуда через несколько лет, заговорил он в духе своих гонителей, продал

православие наследнику князей Острожских, князю Заславскому, за Дерманский

ОТПАРНГЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ.

145

монастырь, и занялся в нем полемическими сочинениями в пользу папского

главенства.

То было время общего переполоха Малоруссов, которым Москва указала путь к

спасению ЕХ древней веры, но которых руководить и оборонять не была еще в силах.

Подобно тому, как сторонники униатской проповеди перетрусили от слухов про

витебский бупт, поборники церковного единения с Москвою, в свою очередь,

вообразили, что Сигизмунд III последует примеру своего приятеля, Фердинанда II, и

начнет у себя в Польше такия гонения, каким в Немецкой Империи подвергались Чехи.

В самом деле королевская партия, застращав белорусских мещан розысками и

казнью Витебцев, в видах общественного спокойствия, то есть покорности „римской

вере'-, воспретила „греческую схизму", и ввела унию пе только в самом Витебске, но и

в Полотске, Могилеве, Орше. Наконец королевским декретом повелено было принять

уиию и всем вообще пешляхетиым жителям Белоруссии.

Слухи, как водится, предупреждали события. Киевская земля, в которую до селе не

было хода новоизобретенной папистами вере, ожидала со дня на день подобного же

декрета. Все такия истории, как утопление унията Грековича в проруби и нападение на

Жидов, сделались предметом страха для прикосновенных к ним так или иначе людей.

Вероятность религиозного переворота была несомненна, и местичи „матери русских

городовъ", не смотря на свои связи с отважными запорожцами, показали, что они такие

же торгаши, как и белорусцы. У них рядом с церковными .братчиками, опиравшимися

на мужественных иноков, существовала партия, предпочитавшая милости иноверного

короля внушениям своего духовенства. Эта партия выступила теперь на сцену

действия, под предводительством киевского войта, Ходыки. Оказался и в среде самого

духовенства искатель мирских благ паче царствия Божия, которое проповедывал,—

священник церкви Св. Василия, Иван Юзефович. Предупреждая королевский декрет,

эти достойные люди объявили митрополита Иова Борецкого бунтовщиком, позорили

его всякими словами, и принялись запечатывать приходские церкви.

Под влиянием общего негодования православнпков, были призваны кем-то готовые

ко всяким услугам запорожцы. Они распечатали церкви, схватили Ходыку с его

соумышленниками, а предателю Юзефовичу отсекли голову. Молва приписывала

призвание Козаков самому Борецкому, но в этом не заподозрило его пи следствие,

19

146

.

произведенное местными властями, ни военносудная коммиссия, покаравшая

Козаков через год за их грабежи и разбои.

Характер деятельности Иова Борецкого был совсем иной. Это был ревностный и

вместе кроткий пастырь церкви. Будучи еще приходским священником в Киеве, он

прославился редким в тот век милосердием к сиротам и вдовицам, бескорыстными

трудами на пользу просвещения и евангельскою щедростью к убогим; а когда из

игуменов Михайловского монастыря, по общему желанию жителей Киева, был

возведен в сан митрополита, первым его делом было—созвать собор для начертания

программы действий в духе всепобеждающего християнского терпения. В этом

достопамятном акте, известном под именем „Советования о Благочестии*,

восстановленная православная иерархия, между прочим, постановила: отвергнуть

сперва всякую злобу и грех от самих себя, да будет по апостолу: „вы есте чисти*, и да

не будет: „но не вси*;

хваля веру и обряды восточной церкви, порицать и обличать всякие другие, но

делать это духовно, рассудительно, согласно с писанием и без злоречия;