Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 1 )

терпеливо и покорно сносить все обиды, как от духовных, так и от мирских людей,

не мстя за себя ни словами, ни проклятиями, ни иными какими-либо средствами;

возбуждать и приготовлять к святому мученичеству, как самих себя, так и сердца

народа, дабы каждый радостно переносил расхищение и грабеж своего имущества, и

терпел от властей притеснения пенями, узничество, наконец, охотно шел бы и на

смерть зная, что вера наша основана кровью, что кровью охраняла она себя от всех

ересей, и что те пункты веры и те догматы, для соблюдения которых мы не хотим

соединяться с римскою церковью, облиты кровью;

хотя бы на православных низвергались отныне стрелы, мечи, огонь я воды, но

епископы должны один другому преемствовать, и чины церковные не должны

прекращаться;

призвать из Святой Афонской Горы и привести преподобных мужей Россов, в том

числе блаженных Киприана и Иоанна, прозванием Виптепского, вместе с прочими там

обретающимися (Россами), житием и богословием цветущими.

Несомненно (сказано в заключение „Советования о Благочестии*), что только

такими поступками и способами мы привлечем к себе и убедим, как городской и

сельский народ, так и дворянство. Тогда

.

147

исчезнут и выдумки, которые против пас изображают, тогда и тиранния должна

прекратиться, и уния уничтожиться.

Стоя на такой высоте христианского пастырства, слагатели соборного акта могли

только удерживать Козаков от уличной расправы? а не прибегать к подобной защите

„древнего русского благочестия*. Тем не менее, однакож, утопление одного униата в

проруби, убийство другого среди Витебска и беззаконная казнь третьего в Киеве

бросали на православную церковь некоторую тень. Если подозрительность папистов

соединяла дело Наливайка с делом православия, назвав православие Наливайковой

сектою, то теперь участие Борецкого в козацких похождениях не подлежало, в устах

молвы, никакому сомнению, и сама паства его охотно тому верила. Чего боялся

Борецкий во время своего советования о благочестии, то и случилось. О православных

руководителях народа нельзя было теперь сказать: „вы есте чисти*, без прибавки:„но

не вси*. Без умысла очутились они как бы в кровавом союзе с руководителями

запорожского козачества. Их дело сделалось теперь как бы общим; их отношения к

правительству—как бы одинаковыми.

Правительство и без того уже досадовало на козацкия петиции в пользу

противозаконной иерархии. Теперь оно стало придумывать средства, каким бы

способом разлучить военную корпорацию с церковною. Между тем страх

ответственности за козацкое самоуправство привел православных архиереев к

поступку, который мог остаться безнаказанным только в стране, державшейся, как

говорилось, неурядицею.

Из Цесарской Земли прибыл в Киев некто Александр Оттоману с, иначе султан

Ахия или турецкий царевич, крещенный в православную веру и называвший себя

законным наследником турецкого престола. Этого самозванца поддерживали, с одной

стороны, католические паны, прикосновенные к козакам Лисовского, служившим тогда

Фердинанду II, а с другой — православные шляхтичи, связанные добычным

промыслом с „козаками Сагандачнаго*, как назывались Запорожцы и по смерти

знаменитого своего предводителя. О помощию последних, Александр Оттоманус

ироникиул к Иову Борецкому, вкрался к нему в доверие и склонил его сперва

благословить запорожских атаманов на завоевание Царьграда, а потомъ—

ходатайствовать у московского царя о пособии ему (Ахин) деньгами и людьми для

войны с турецким султаном.

Слух о готовности Козаков вести самозванца в Турцию, как это они делали с

Москвой и Молдавией, встревожил королевское

148

.

правительство. В это время коронный гетман Станислав Конецпольский вернулся

уже из турецкого плена. Он один быль способен положить конец козацкому

своевольству. Он успел уже разбить на голову Буджацких Татар, которые вторгнулись в

польские пределы под султанским знаменем, в отмщение за новые морские набеги

Козаков. Теперь ему предстояло расправиться с неугомонными пиратами я

нарушителями общественного спокойствия.

В начале 1025 года козаки получили от його строгий универсал. Именем короля я

Республики, Конецпольекш требовал, чтобы Запорожское войско переписалось в шесть

тысяч реестровиков, как это было им дозволено за их услуги, а всю заштатную массу

распустили бы и ничего общего сь нею не имели. Еслп же этого не сделают, то оя

придет к ним с военноеудаою коммиссиею для разбора, кто имеет u кто не имеет права

на козацкия вольности, а вместе с тем и для кары виновных за вее, что они сделали со

смерти Сагайдачиого.

В каких бы видах ши действовал Борецкий, благословляя Козаков на завоевание

Царьграда в пользу крещенного еултанича и сносясь об этом с московским царем, по

он испугался последствий своего вмешательства в козацкия дела.

Козаки, с своей стороны, видели, что играть роль независимой республики в

республике панской им больше нельзя, II что придется наконец свести счеты с

землевладельцами. Конецпольекого знали они, как искусного полководца, который

изучал за-границею изобретенные Немцами боевые хитрости, п соединял с ними

уменье вести степную татарскую войну, как и покойный Жовковский. Задорные в

уличных драках п в наездах на панские маетности, отважные и равнодушные к смерти

в морских набегах, они боялись Конецпольекого не меньше, как и монахи, которые не

знали еще его религиозной терпимости, его независимости от иезуитских котерий, его

умеренности в делах войны и политики, и составляли свои суждения о нем по угрозам

своих соперников, униатов.

Общим советом было положено снарядить к московскому царю посольство, с

луцким епископом Исакием Борисовичем во главе, и просить царя, чтоб он принял

Малороссию со всеми Божиими церквами под свою высокую руку, а козави-де готовы

ему в том помогать. Если же того сделать нельзя, то дал бы в своей земле убежище

всему днепровскому козачеству, а вместе с ним и православным ариереям, так как

ставленникам иерусалимского па**

.

149

триарха Феофана угрожает „великое гонение от Поляковъ0, а „козакам кроме

царского величества негде деться0.

В Москве было не ново слышать заявление о готовности Малоруссов поддаться

Восточному Царю, как называли Михаила Федоровича. Об этом хлопотали монахи

издавна, и не дальше как в 1622 году, один из новых архиереев, Исаия Кошинскии,

согласил многих Козаков и других жителей левого берега Днепра, „в случае