Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 2)

староство князя Альбрехта Радивила, литовского канцлера. Радивил жаловался королю.

Король выразил сочувствие горю могущественного магната; по королевич обнаружил

такую отвагу, что на жалобу Ридивила отвечал сурово: „Это сделано по моему

приказанию". — „Итак мы, взаимно раздраженные, расстались", записал в своем

дневнике Радивил.

Больше никаких отважпых подвигов не совершил Ян Казимир во внешних и

внутренних войнах Речи Посполитой. Но такова была беспомощность Шляхетского

Народа в борьбе с Народом Козацким, что теперь литовский канцлер, тот же самый

князь Альбрехт Станислав Радивил, писал в своем дневнике: „Явное дело, что

Божественное Провидение, по своему милосердию, дало нам этого короля". И потом

далее: „Ян Казимир искренно признался мне, что всю свою надежду (относительно

престола) полагал в Боге и в предстательстве Matki Przenajњwiкtszej, которой

чудотворный образ в Червенске часто навещал он, отдавая под её опеку судьбы своего

избрания и своей жизни".

Наставник покойного короля в присяге словом, но не намерением, понимал Божие

милосердие вовсе не так, как понимает его Малорусс: „роби, небоже, до й Бог поможе",

—-понимал без всякой связи помощи Божией с заслугою, или с покаянием,

сопровожденным „плодом, достойным покаяния": религиозность пагубная!... Потомок

литворусских князей и предводитель католической партии в Польше, Радивил

отличался состраданием к людям бедствующим. В драгоценном для историка дневнике

своем он много раз высказался в пользу чернорабочего и вообще убогого класса,

терпевшего от панских жолнеров и от самих панов. Никто не отнесся к Пилявецкому

бегству с большим прямодушием, как он. По его словам, стоявшее под Пилявцами

войско могло бы взять

.

299

самый Константинополь; а к полководцам этого войска он применял пословицу:

„войско оленей под начальством льва лучше войска львов под начальством оленя*,’—

„Над ними* (говорит он) „исполнилось слово, что один гнал тысячу, а два—десяток

тысяч. Но здесь бежали ни от кого: ибо гордость, распутство, угнетение и мучение

убогих людей, вот те, которые нападали на нихъ*! Но его мнению, только мплость

Божия сохрапила Шляхетский Народ от гибели, приудержав неприятеля. Он обвинял

пилявецких беглецов не только в бессмысленной роскоши, но и в том, что они

предавались всякого рода разврату, служа Венере и Бахусу, — обвинял не только в

крайней беззаботности относительно добывания вестей, но и в том, что, замышляя

бегство, таились перед войском со своими сборами. Наконец, в полном собрании сейма

ои объявил, что оставленные панами в козацких руках возы „были нагружен ы

имуществом хлонскимь, а потому хлопам и достали*. Тем не менее соглашался оп с

войсковыми послами, что и громадные войска, за свои грехи, подвергаются рассеянию:

ибо Господь мешает советы их; по что не надобдо терять надежды: покарав один раз (за

грехи), в другой раз он подает милосердую руку помощи (за что,—не сказано).

В этой клерикальной доктрине, диаметрально противоположной русскому „иа Бога

надейся, а сам не плошай*, таится неотвратимая причина падения польского общества,

а с нимъ—и государства. „Убогие люди* могли плакать себе и „прошибать воплями

небо* ио-старо-^ му; по-старому панские жолнеры, с разрешения таких вождей, каким

был Ян Казимир, могли опустошать родной край неприятель ски; по-старому

поклонник богатства и наследственной знатности, в роде Киселя, могли избирать

оленей в предводители львам, а эти львы—предаваться, в виду неприятеля, Венере да

Бахусу вместо служения Марсу. . В таком положении дел пускай только „Иезусовы

брацйшки* да „особенные коханки Найсветшей Папы* непрестанным хвалением Бога

во Святой Троице призовут па грешпиков Его милосердие, и всеблагий Господь,

покарав грешников один раз, в другой раз тем же неисправимым грешникам подаст

милосердно руку помощи.

. Проникнутый насквозь такою доктриною, потомок литворусских православных

князей видел причину общих бедствий пе в чем ппом, как в разноверии края, подобно

многим таким же набожным, таким же добрым п сострадательным людям. Ои забывал,

что кр'ай русских предков его был когда-то единоверный и едино*

300

.

ишшешшй, но в пего обманом н насилием вошла чузкая вера с чужой

национальностью и назвала веру аборигенов схизмою, а поэтическую национальность

— хлопетвом Он забывал и не хотел знать, что, восставая против религиозных

воззрений пришельцев, многое множество передовых русских людей искали света

ИСТИНЫ в немецком вероучении и пали с его мнимых высот в омут католичества,

увеличивая собою массу прямых отступников древнего русского благочестия. Он

смотрел клерикально на то, что и для поколебленных, но остававшихся еще при своей

предковской вере, была изобретена ловушка в виде якобы спасительной унии.

Игнорируя в уме своем и в совести причины разноверия, государственный человек и

своего рода мудрец горевал всей душой о его последствиях. В качестве ренегата

предковщины своей, он смотрел на тех, которые оставались единоверцами предков

своих, как на каких-то пришельцев, смешивал их интересы с кровавыми интересами

людей, совершавших свои злодейства под знаменем веры, и терял голову от того, что в

собственном роду его, в роду князей Радивилов, являлись такие же враги паиов-

католиков под знаменем протестантов, какими были козаки под знаменем

православппков. На одном и том же листке диеишика своего он описывает

неприятельские действия иноверпых земляков своих, белорусских протестантов, и тут

же изображает других земляков-иноверцев, украинских православников. Этот листок

его дневника кратким своим рассказом проливает свет на всю историю римской

политики, воспринятой Польшею.

„25 (15) ноября* (пишет Радивил) „выехал я из Варшавы в мое Гневское староство.

Наше литовское войско отвоевало у Козаков, после 14-дневной борьбы, Нинск. Оно

наделало много вреда и опустошения в старостве, под начальством своего потаковшша-

еретика, региментаря Мирекого. Сожжены там иезуитский костел е коллегиумом u

костел Св. Франциска; перебито 14.000 молодых и старых людей, лупы взяты великие.

Но жолнерская вольница не удовлетворилась и этим: она стояла 10 недель в пинском

местечке Мотоле и угнетала подданных по-неприятельски, не щадя ни людей, ни

имущества; даже забирала женщин в неволю. Нельзя выразить, как обогатился жолнер,

ограбив город и повет, А между тем (литовский) гетман лежал в Бресте, неизвестно чем

хворая, и хоть я просил вывести оттуда войско, но ничего не выпросил; напротив, он