Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 2)

счастливо служили доселе, именно воеводе русскому, князю Вишневецкому, и воеводе

киевскому, Тишковичу. Но правительствую • щая шляхта—выражусь по-малорусски—

якось пе дочувала.

К чести сеймовых панов надо сказать, что между ними было много таких, которьте

цешыш таланты князя Вишневецкого и требовали, чтобы хоругви коронного ополчении

стягивались к нему.

304

ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССП ОТ ПОЛЫИЩ.

Куявский бискуп, громоносный Гпевош, сделался теперь почитателем покойного

короля: на том основании, что Владислав с большими похвалами о воинских

достоинствах бслзского каштеляна, Андрея Фярлея, он советовал сделать его

товарищем Вшипевец* кого по гетманству.

Ио тут выступил на сцену единоверец наш, Адам Кисель, и запел усыпительную

пеешо свою, как будто для того, чтобы Хмельницкий подкрался к безголовым тианам

под самый бок с ножем, а Вишневецкий, вместо решительной победы над разбойником,

только дразнил его до бешенства. Не смутясь колкостями, которыми встретили его па

сейме за бегство из-под Пилявцев, Кисель сделал себя почти героем дня своими

уверениями, что бежал с полком своим последний. Тут начал он пугать панов

страшною силою Хмельницкого, в его соединении с Татарами. „Ни один монарх на

свете не может устоять против него* (говорил Свептольдич). „Мы потеряли все, он

приобрел все (Myњmy odpadli od wszystkiego, on przyszedи do wszystkiego). Когда

выстрелит сотня паших Немцев, они убыот одного. Когда выстрелит сотня Козаков, они

наверное попадут в 50 человек. Огнистый народ! Численность его велика: пам с ним пе

совладать. Легче было совладать, пока пе повторилась победа. Теперь на паши силы

нет больше надежды. Это такой тиран, которого надобно или терпеть, или прогнать,

или умолить" (три тезиса, напоминающие гибельный совет панского Нестора и Улисса

под Пилявцами). Приправляя польскую речь макаропизмамп, которые ввели в моду

среди Поляков иезуиты, Кисель формулировал свои новые тезисы так: „Kaїdy prawie

tyran aut esl implicite tollendus aut tolerandus; aut expugnandus, aut placandus". „Терпеть"

(продолжал он), „это дело невыносимое п для Речи Посполитой постыдное. Чтобы

прогнать неприятеля, на это нет сил у пас. А умилостивить его можно вот каким

образом. Надобно как можно поскорее выбрать такого человека, который бы разведал:

почему первая коммиссия была недействительна? а тут козаки познают короля,

которого всё-же боятся они, тогда как Речь Посполитую презирают и ставят ии во что.

Благоволите, господа, ведать, что для этих мужиков маестат Республики (majestat

Reipublicae) пе существует. А що воно Рич Посполита? говорят они. Мы й сами Рич

Посполита, але король, отб в нас панъ"!

Варшавский каштелян, человек, очевидно, умный, по по име« пи нам неизвестный,

внушал несчастным сеймовикам, что Ки-

.

305

селя скорее можно назвать шпионом Хмельницкого, нежели защитником отечества.

И в самом деле, без этого Русина, которого справедливо считали орудием кары

Господней, как и самого Хмельницкого, у Поляков оказалось еще столько здравого

смысла, чтобы в инструкции перед коронационным сеймом поставить себе три

спасительные пункта: 1) уплатить жолнеру заслуженный жолд; 2) разлучить язычников

с бунтовщиками; В) заключить с Москвой оборонительный союз.

Но „человек, посредством которого покарал их Pan Bog*, сделал эти меры не

действительными заблаговременно. Литовский канцлер говорит, что Кисель ненавидел

князя Вишневецкого. Он и должен был ненавидеть воина и патриота, в глазах которого

его таланты были глупостью, его миротворные подвиги—трусливостью; а ненавидя, он

всячески противодействовал фельдмаршальству того, кто его любовь к отечеству

лишил бы вожделенного памятника. Гетманская булава очутилась на время в руках, её

достойных, только тогда, когда Кисель, в своем, как он жаловался, „калечестве* (то

есть подагре) бежал (по его словам), не зная куда, потерявши все свои худобы

(владения) и не имея нигде угла, а в обозе лшпась и последнего имущества. Теперь ему

надобно было тата или иначе „вырвать у Геркулеса палицу*, — и Кисель, вопреки

античной пословице, совершил этот подвиг, приспешив избрание короля и затормазив

избрание гетмана. Неспособный же к своему делу король помог бессмысленному

миротворцу, и доказал, как демонски умен был губитель Шляхетского Народа, бросая

па сеймовые весы свой меч в пользу его избрания.

И Б 6 заседании (12 октября) опять был поднят вопрос о томъ* как собрать

рассеянное войско, как создать артиллерию. По мнению некоторых, всего лучше было

бы вверить это дело князю Вишневецкому, „чтоб орудовала всем одна голова*. Но

другие заняли внимание законодателей более важным для них предметом, чтобы не

осуждали князя Заславского, не выслушав дела (иеЪу go ШЄИ kiondemnowano inaudita

causa).

Длйя спасения отечества, сеймующие паны делали разные пожертвования, кто

деньгами, кто вооруженными людьми. Канцлер Оссолинский ирошведьтии весьма

разумно, что кто желает подавать полезные советы в Республике (kto chce salubre

dadconsilia in RepuMica), тому необходира:©знать настоящее положение Республики и

положение неприятеля. После того исчислил оп опаснейшие случаи в прошедшем и

указал на 1621 год, когда, после Цецорской катастрофы,

т. и.

39

306

.

краковский воевода, Ян Тепчинский, пособил общей беде. Так и теперь советовал

Оссолинский послать кого-нибудь из боевой шляхты с каким-нибудь полком для

разведок о положении неприятеля. В состав полка предлагал он собственную

ассистенцию в числе 600 жолнеров. „Но это были только слова* (заметил грустно в

своем дневнике князь Радивил): „ничто не было приведено в исполнение*.

Все надежды лучших людей (которых печальный удел составляет их всегдашнее

меньшинство), людей, возбуждавших самодеятельность в обществе, на место

малодушных упований да ожиданий,— все их надежды рушились избранием такого

короля, какой был нужен Хмельницкому.

В том же заседании один из земских послов жаловался на Киселя, что на

конвокации он обещал — или умиротворить неприятеля, или положить свою душу.

„Ничего этого не видимъ* (говорил представитель здравого смысла общественного):

„напротив, из совета умолять Хмельницкого мы видим, что он держит его сторону.

Никогда мы этого не сделаем: только Бога мы должны молить о грехах нашихъ*.

Но Кисель опирался на мнения тех, которые подразумевались в речи одного из

сеймовиков под словами: „все мы находимся в летаргическом сне*, — на тех, кого

разумел князь Радивил, когда писал в своем дневнике: „почти все намеревались бежать

из Варшавы*, да на тех, о которых написал он по окончании сейма: „Такая была