Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 2)

хочем знать причину пожара, не погасив его" (говорил он). „Это все равно, как если-бы

кто упал в колодец и кричал о спасении, а его бы сперва спрашивали, как он туда

попалъ". Но сеймовые паны всё-таки допросили Козаков о причинах их бунта.

Ответы козацких послов заключались в известной уже нам инструкции.

Не было лучшего времени и места для ревнителей малорусской

*) Литовские паны домогались уравнения прав своих гетманов с коронными, если

бы кто из них пришел с войском в лагерь. На это коронные паны не согласились.

**) В Дневнике Конвокадии Варшавской читаем: „Z strony Uniwersaиu, w ktуrym

s№, trzej Hetmani naznaczeni, aby takowe in posterum nie wychodzili, praecustoditum".

.

223

народной веры и чести, чтобы не только выразить накипевшие у них на сердце

оскорбления религиозной совести и национального достоинства, но и оправдать ужасы

бунта, Здесь присутствовали князья Четвертинские, из которых один в последствии

облекся в сан киевского митрополита. Здесь заседали Кисели и Древинские,

ораторствовавшие на сеймах в пользу древней греческой веры. Здесь много было

земских послов православного исповедания, непричастных пе только римской

политике, но и передаче интересов православия в руки могилинской, полу польской

иерархии. Если-бы козакам были нужны посредники католико-православного спора,

поднявшагося с обнародования церковной унии, то вместе с панами католиками и

панами православными заседали здесь и вожди польскорусских протестантов, с

которыми наши православники были тесно соединены со времен Князя Василия.

Только киевского митрополита не было: его козаки не пустили на сейм, тогда как

борцам православия следовало бы всячески побудить малорусского первосвященника к

поездке в Варшаву для свидетельствования о той вере, за которую они „помирали“, как

уверял Хмельницкий царя Алексея Михайловича. Но то, что было приписано в конце

инструкции козацким послам, оставалось только на бумаге. Послы —или не хотели,

или даже не умели заговорить о делах церкви и веры, как это случилось и в Медвежьих

Лозах с козацкими уполномоченными.

Литовский канцлер, в числе прочих первенствующих панов, получил от Козаков,

чрез их посольство, просительное, alias туманящее, письмо. Он присутствовал при

многократных аудиенциях, данных на сейме козацким послам. Послов допрашивали о

королевских листах, о поощрении Запорожского Войска к задиранью Турции. Дневник

Радивила следил за козацким вопросом обстоятельно. Радивил отметил даже, как

послы бледнели и дрожали (разумеется, при мысли о козацком терроре, в случае

несоответственных показаний). Но ни слова пе записал он о том, чтобы козаки стояли

за свою стародавнюю греческую религию, тогда как тут же писал о протестантах, что

они домогались уступок в пользу своей новой веры, и что коронный канцлер сказал им:

„Хоть бы не только Хмельницкий, по и весь ад восстал против нашего отечества, не

дозволим вам больше того, чем вы пользовались^ *)

*) В Дневнике Варшавской Конвокации слова Оссолинского записаны так: „Jeїeli на

nas chcecie wytargowaж со uporem swoim, iї to czas urget maxime. “

224

.

Интересно сравнить эту часть Радивилова дневника с тою, где он описывает

домогательства протестантских вождей в 1632 году.

В то время протестанты (пишет Радивил), „под видом этих схизматиков, заявили

все свои требования, угрожая помешать избранию короля, в случае неисполнения ихъ".

4- й пункт требовании гласит: „Кто бы учинил какое-либо насилие русским

церквам или зборам диссидентов, публичным актам, богослужению, того чтобы карали

в трибунале, яко нарушителя общественного спокойствия", и пр.

5- й пункт: „Чтобы русская митрополия подчинялась константинопольскому

патриарху; .чтобы владыки, архимандриты и другие получали посвящение от того же

патриарха; чтобы унияты, отказавшись от этих достоинств, отдали семинарии,

типографии и другие места дизунитамъ", и пр.

6- й пункт: „Где бы ныне ни были монастыри, церкви, семинарии, основанные

издавна, а равно синагоги и зборы диссидентов, по какому бы то ни было праву

существующие, чтобы потом были сохраняемы со всеми принадлежащими к ним

имуществами", и пр.

8- й пункт: „Чтобы дизуниты и диссиденты какого бы то ни было состояния и

достоинства имели право чинить записи, завещания и фундаций, актиковать их в

грбдах и извлекать из них публичные акты, привилегии и декреты".

9- й пункт: „Чтобы дела дизунитов и диссидентов с духовными, со студентами,

были разбираемы в Короне смешанным судом, а в Литве—в суде светском

трибунальскомъ", и нр.

10- й пункт: „Чтобы в коронных и литовских городах дизуниты и диссиденты

имели право занимать городские должности в магистрата, а кто из них был из

магистрата исключен, те чтобы возвратились".

11- й пункт: „Чтобы дизунитская шляхта, по своим заслугам, пользовалась правом

на все дигнитарства и уряды, прерогативы и доходы с имений Речи Посполитой, и

чтобы в королевскую прися' гу были включены слова: без различия религий", и пр.

Это извлечение из дневника литворусского канцлера представлено мною в

сокращении. Не преминул бы он и теперь внести въ

dla niebespieczeсstw, to powiem: choжby nie tylko Chmielnicki, ale wszystek ten њwiat,

a nawet pкkиo wszystko na mnie siк obaliиo, vetante conscientia mea, nad to, co macie w

przeszиej konwokacyжj, ne unum quidam jota przyst№piк".

.

225

дневник такой важный факт, как домогательство о церкви и вере со стороны

Козаков, стоящих во всеоружии грозного бунта. Но послы Хмельницкого не сказали о

религии ниодного слова.

С другой стороны, протестанты поднимали теперь вопрос о своей новой вере в

отдельности от веры старогречеекой, титулуемой древним русским благочестием. Это

доказывает, что православним, вписывавшие в козацкия петиции жалобы свои, только

и держались протестантамиt и что не козаки интересовались верою даже в лице таких

людей, как Сагайдачный, а козакующая шляхта, за которую хватались и не

принадлежавшие к козачеству православ’ ники. Теперь наша малорусская шляхта ни из

Украины и Волыни, ни из Червоной и Белой Руси не смела домогаться по прежнему

того, чтб позволяли себе, для политической демонстрации, вписывать в посольскую

инструкцию козаки. Раза два поднимала она, в своей отдельности от Козаков, вопрос о

рассмотрении терпимых ею экзорбитанций в деле веры; но ей отвечали, что не за что

покровительствовать религии, которая всегда была крайне враждебна римской

(inimicissima Romanae), а ныне являет ужасное свирепство, подобное татарскому

(saevissima, eaque fartarica prosequitur rabie). Ни Адам Кисель со стороны

православников, ни сын Перуна, Радивил, со стороны протестантов не ораторствовали