Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 2)

поддались по моей присяге, которою уверил я их, что жизнь их вождей будет

пощажена, но этого (в Варшаве) не исполнили".

И всё-таки веровал он в силу своего хитроумия; всё еще надеялся, что укоськал

своим посольством бунтовщика и размягчил его, как воск (albo uczyni reflex'y№ ten

rebelиis t№ moj№ legacy№ liquefactus i ugиaskany, albo, strzeї Boїe procedet ultra):

В том же письме к примасу сенатор, без которого „не могло быть постановлено ни

войны, ни мира", ознаменовал себя мудрым советомъ—избрать главнокомандующим

будущего панского войска богатейшего, неспособнейшего и трусливейшего из

польскорусских панов, сендомирского воеводу, князя Доминика Заславского,

наследника богатств и нравственной несостоятельности нашего „святопамятнаго"

князя Константина-Василия Острожского.

Сеймики в покинутых воеводствах находил он невозможными, потому (писал он),

что „воевода киевский (Тишкович) находится в Дубне; я в Винницу не могу ехать (в

такое время), когда помещики разбежались и неприятель преградил путь. Сам князь

Вишневецкий отступил к Драгину. Одни хлопы сеймикуют, или лучше—бунтуют в

покинутых провинцияхъ".

В заключение письма, Кисель называл себя нищим и сетовал, что „теперь мало кто

думает об отечестве". .

ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССП ОТ ПОЛЪШИ.

215

Это было писано ВО (20) июня. Через 17 дней литовский канцлер писал в своем

дневнике о грозном положении дел в отечестве, о котором теперь мало кто думает,—о

том, что и в Литве собралось уже 12.000 хлопов, которые сожгли, разграбили, вырезали

несколько сел, местечек, городов, потомъ—о свирепых подвигах Перебийноса в

Виннице, о приближении козацкой орды к Волыни, и наконец заметил, как и Кисель:

„однакож все это не произвело у нас движения: все дела шли медленно*.

Не мудрено было Хмельницкому прослыть человеком wielkiego dowcipu и военным

гением в таком государстве, где каждый думал только о себе и в годину страшной

опасности хлопотал, чтобы его любовь к отечеству „не осталась без памятника*.

Пока паны сносились между собой да готовились вяло к отражению татаро-козаков,

князь Вишневецкий соединил вокруг себя раздраженную козацкими злодействами

шляхту, вооружил наскоро преданных ему подданных, — тех подданных, которых отцы

и деды ходили с Байдою в Туретчину, Московщину, в Волощину,— и ринулся на

козацкие загоны, свирепствовавшие в шляхетских добрах. Ожесточение шляхты взяло

тогда самый дикий аккорд с козацким „зверствомъ*,—и вышел адский концерт

взаимных убийств и терзаний.

Малорусские историки в особенности налегают на жестокосердие князя

Вишневецкого в этом случае. Но то, что делали козаки с панами, ксендзами, Жидами, с

женщинами и детьми, было чудовищно до невероятности. Например, Ганновер, в своих

воспоминаниях, рассказывает вот какие ужасы:

„Жители множества жидовских городов за Днепром, Переяслава, Борисовки,

Пырятина, Борисполя, Лубен, Лохвицы, не имевшие возможности бежать, были

умерщвлены за веру разными жестокими видами смерти. С некоторых содрали кожу

заживо, а тело бросили собакам; некоторым отрубили руки и ноги, и бросили на

дороге, потом ехали по ним возами; некоторым нанесли множество несмертельвых ран

и бросили на площади, дабы они мучились в предсмертной агонии, пока не испустят

дух; многих закопали живыми в землю; резали детей на лоне матерей; множество детей

разорвали в куски; беременным женщинам распарывали живот, вынимали

педоношенный плод и бросали им же в лицо, а некоторым, распоровши живот,

впускали туда живую кошку, и живот зашивали, а им рубили пальцы, дабы не могли

вынут кошку; некоторых детей привязывали к сосцам матерей; некоторых наса-

216

.

живали на вертел, жарили на огне, а потом заставляли матерей есть их. Иногда

брали жидовских детей, мостили ими улицы и ездили по ним... На подобие сказанного

они делали везде, куда только достигали, и даже с Поляками, а преимущественно с

ксендзами", и пр. и пр.

Другой современный Жид-мемуарист, Егоша, сын Львовского раввина, в книге

своей „Бедствия Временъ" *), описал тираннию, претерпенную Жидами от Козаков в

1648 и 1649 годах, еще в более, если возможно, ужасном виде. По его рассказу, козаки,

допытываясь у Жидов, где они спрятали клады, сдирали с живых кожу; бросали

Жиденят в ямы, откуда несколько дней были слышны их крики и стоны. В Баре кололи

младенцев, варили, жарили и съедали их в присутствии матерей. В Полонном избили

столько Жидов, что кровь лилась через овна. Убивая при этом Жиденят, козаки

предварительно ощупывали их, жирны ли они, а потом насмешливо осматривали их

внутренности (как делают раввины при убиении животных), разрезывали найденного

коширным Жиденка на куски, продавали, как говядину, и пр. и пр. и пр.

Известный в кобзарской Илиаде под именем Перебийноса гайдамака Кривонос,

выпустив Князя Ярему из заднепровских колоний, взял на себя задачу—доехать его в

старых панских осадах. Но здесь народ был устойчивее. Не все здесь бросились на

кровавый пир. Козацкий террор действовал на мужиков и на мещан почти так же слабо,

как и в Наливайщину. Притом же столпившаяся вокруг Вишневецкого шляхта потеряла

характер помещиков-беглецов. Она напоминала тех жолнеров, которые вместе с ним

ломились в табор Гуни на Суне и стояли в ночной битве против Филоненка на Старце

Днепре. Козак Аякс не смел напасть на магната Гектора в открытом поле. Он следил за

движениями яростной шляхты из лесных да болотных зарослей и „залегалъ0 на нее в

местах, подобных Княжим Байракам да Крутой Балке. Но все его козацкия залеганья и

полученные от Хмеля уроки были напрасны. Вишневецкий стряхивал с себя рои

наседавших на него гайдамак и, гоня перед собой дикия ватаги, прошел невредимо до

Немирова.

Это был родовой город Вишневецких, основанный еще в те

*) Перевод с еврейского напечатан в „Чтениях Императорского Общества Истории и

Древностей Российских," 1859 года, кн. I.

.

217

времена, когда колонизаторы малорусских пустынь смотрели на.шрг с неверными

гордо н жаждали только „кровавой с ними беседы*. Теперь он был во власти

хмелъничан, как Пиков да Брацлав у наливайцев, и не впустил своего князя в

укрепления, которыми прикрыли его от Орды предки Байдича. Вишневецкий взял

непокорный город приступом, рассеял Козаков, беспощадно казнил многих мещан

своих, обеспечил, как ему казалось, их покорность и, оставив среди них, шляхетский

гарнизон, двинулся далее. Но едва немировцы оплакали своих мертвых, как снова к

ним нахлынули козаки, и снова подданные Вишневецкого сделались хмельничанами.