Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 2)

Узнав об этом, Князь Ярема вернулся на свои следы, чтобы показать пример казни

необыкновенной. Но угрожаемые козаками его союзники просили его спасать

Махновку. Едва он выбил козацкую орду из Махновки, как напал на него с тылу

Кривонос. Не успел он отразить Кривоноса, как прибежала к нему толпа волынской

шляхты с мольбой о защите Полонного. На этот новый подвиг не хватило сил у

Вишневецкого. 'Пока он занимался новой вербовкою, Кривонос вломился в Полонное и

произвел страшную бойню над укрывшимися там шляхетскими и жидовскими

семьями. Князь Ярема спешил уже с обновленными силами на защиту Полонного и,

может быть, уменьшил бы громкую доныне в слепой Украине славу Перебийноса; но

под Старым Константиновым загородил ему дорогу Остап Половьян, присланный в

помощь Перебийносу от Хмельницкого. Битва была упорная. Половьян стоял крепко,

но наконец был сломлен и взят в плен. Поздно было тогда спасать женщин и детей в

Полонном. В виду победителей Половьяна появился завоеватель Полонного, Кривонос.

Вишневецкий сделал искусное движение к Случи и на переправе через Случи разбил

Кривоноса на голову.

Но успехи не радовали его. На пытке Половьян показал,—что Хмельницкий

наступает, следом за своими предтечами, с громадным войском; что он ведет за собой

стотысячную Орду; что козаки хотят идти с Татарами за Белую Реку, то есть за Вислу.

Не решился Вишневецкий ждать Хмельницкого над Случыо с отважным, но

малочисленным ополчением своим. Он удалился в крепкий и надежный город Збараж.

Оставленные на свободе, передовые полчища Хмельницкого опустошили Корець и

Межирич. Местечко Межибожье, принадлежавшее Сенявскому, сопротивлялось

козакам упорно, но наконец сдалось и, к удивлению шляхты, было поща-

28

218

.

жено: сделка Тогай~бея с Сенявским спасла его местечко от разорения.

Покрыв себя незабвенною славою кровопролития в Полонном, Кривонос двинулся

к Подольскому Каменцу. Но там ему не посчастливилось. Он ограничился

опустошением окрестностей, густо заселенных мелкопоместною шляхтою. Подольские

землевладельцы, привычные к отражению Татар собственными средствами,

оборонялись мужественно и в одной схватке взяли в плен несколько Козаков.

Оказалось, что это были не козаки, а карпатские опришки, или разбойники. Слух об

удачном бунте Хмельницкого привлекал отовсюду в козацкия купы людей одного и того

же сорта.

Прочим руинникам, подобным Кривоносу, на сей раз посчастливилось больше. Они

овладели городами Луцком, Кременцем, Клеванью^. Иайкурами, Владимиром,

Кобрином, Заславлем, повторяя всюду кровавые и гнусные сцены своего господства.

Разорили козаки и местечко сенатора православника, Гощу, наравне с местечками и

городами других православных панов. Не пощадили они и знаменитого города

Острога, на который столько лет были обращены взоры теснимого папистами

малорусского духовенства с отрадными упованиями; не пощадили и Литовского

Бреста, иначе Береста, которого мещане и попы стали в упор церковной унии и

сделались первыми жертвами правосудия восторжествовавших папистов.

Далее Береста разбой козацкий не проникнул в Белоруссию. Там было мало людей

кочевых, бродячих, бессемейных, а потому было мало и пособников козацкой

пропаганды. Возмущение черни действовало там слабо; самозащита шляхты

проявлялась энергично. Ибо общую черту успехов Хмельнитчины составляло то

обстоятельство, что города и села предавали козакам их соумышленники. Не войты, не

бурмистры, не райцы и лавники, не церковные и цеховые братчики, не оседлые и

статейные люди какого-либо сословия, звания и вероисповедания являлись козацкими

соумышленниками до Хмельницкого и при Хмельницком, а те, которых современные

письмена просто-на-иросто называют пьяницами, повесами и негодяями. Этот

многочисленный класс польскорусского населения Малороссии, известный под именем

гультаев, вырабатывался из простолюдинов и шляхтичей, которых от сельских общин и

сельских хозяев увлекали к себе городские забавы и буйства, Спившиеся с круга,

запутанные в долги, в тяжбы, в уголовные дела, разорив свои семьи и сделавшись

врагами тех, кого жизнь и природа давали им в друзья, в помощники, в руководители,

ОЕИ сперва делались агента-

.

219

ми запорожских соблазнов среди своего общества и его молодежи, а потом —

предателями своих сограждая. И вот каким путем наши мещане входили в широко-

разлившийся поток разбоя и разврата, известный нам от наших историков под именем

борьбы Козаков за православную веру и русскую народность!

Но это горестное явление вытекало не из общественного беспутства русских людей,

оставленных историческими причинами за пределами гражданственного влияния

Москвы. Конечно, в нем отразилась наследственная дикость разоренного и

порабощенного Батыем края, в которой Малоруссы были способны воспринять и от

кочевых, и от гражданственных соседей своих одно худшее; но, еще очевиднее, оно

было продуктом общих грехов Шляхетского Народа, который выработал беспутное и

беспощадное козачестео в привилегированной среде своей еще в те времена, когда это

слово не получило национально-русского значения.

В эпоху Хмельницкого деление всего населения малорусских (а это значит вообще

русских) провинций Польши на Козаков и не-возаков принимало всё более и более

грозные размеры, как от малодушной уступчивости одних землевладельцев, во главе

которых, в качестве примирителя, стоял православный Русин, Адам Кисель, так и от

великодушной решимости других, вождем которых сделался католик Русин, Иеремия

Вишневецкий. Успокоивая людей добрых, поблажливых, вялых и боязливых своими

миролюбивыми, жалобными и льстивыми письмами, Хмельницкий козацвие разбои и

необходимость быть в союзе с Татарами оправдывал свирепыми, как он представлял,

действиями князя Вишневецкого, а между тем собрал, как было слышно, до 200.000

войска, готового стереть с лица земли и самый след колонизационных панских трудов,

причем волей и неволей позволил Татарам увести в Крым столько же, если не больше,

рабочего народа, не принимавшего участия в козакотатарских набегах.

Князь Иеремия понимал истребительную политику Хмельницкого яснее, нежели

кто-либо из его правительственных товарищей, и ломал руки, глядя на крушение

государства, составлявшего оплот Западной Европы от азиатского нашествия.

Напрасно слал он гонцов за гонцами к панам, которые могли бы еще остановить разлив

кочевников, когда бы выдвинули против них рессурсы гражданственности. Его