Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 2)

приостановил настолько времени неприятельское нашествие, намекая весьма ясно, что

не желает видеть своей pietatis ku ojczyџnie без памятника.

Недавно миновало 16 (6) июля, условленное время трактата Сильвестром Косом и

Адамом Киселем о соединении церквей. „Не то было бы в Украине, когда бы

слушались его (Киселя) с самого начала*! Так, без сомнения, думал он, отправляя

письмо к питомцу Петра Могилы.—„Не то было бы со мною, когда бы нам удалось

осуществить план, покрытый велжою тайпою“\ Так, без сомнения, помышлял

наперсник Адама Свентольдича, читая письмо его, которое, видно, сжег, потому что

оно до нас не дошло. Можно себе представить воздыхания стрегомого козаками

архипастыря, когда он ехал к свирепому гетману, сокрушителю драгоценнейших его т.

н.

31

242

.

надежд и той славы в польском потомстве, которой не удалось и его воспитателю

стяжать себе на киевской митрополии.

Но Хмельницкий не дал ему ничего сделать и для досточтимого им Свентольдича,

которого память ублажают и в наше время тупые сплетники былого *). Хмель задержал

у себя Коса на несколько дней под тем же почетным караулом, который не дозволял ему

сноситься с Ляхами да с Недоляшками, проводил время в каких-то „беседахъ* с ним и

в каких то „спорахъ*, уверял, что готов помириться с панами, но что ему не позволяет

козацкая рада.

А Свентольдич узнал между тем окольными путями, что на панов идет вся козацкая

сила, и поспешил обратно в свою Гощу. „Все-таки я сделал много и после первого

соглашения с Хмельницким и нынешним посольством своимъ*! Так думалось ему, судя

по его дальнейшим письмам.

Киселя, в самом деле, превозносили паны за то, что он своими мирными, „весьма

искусными*, переговорами удержал козака Тамерлана от наступления на беззащитное

государство после гибели коронного и панского войска на Желтых Водах и в Крутой

Балке под Корсунем. Примас, в пропозиции своей на конвокационном сейме, объявил,

что он за это достоин вечной памяти и благодарности в потомстве, а законодательное

собрание выразило ему свою признательность публичною речью.

Естественно, что Кисель полюбил роль миротворца; а панам доматорам было

приятно исполнять его просьбы, чтобы воинственные люди никакими подъездами не

раздражали Хмельницкого и не портили мирных переговоров. Подвиги Вишневецкого

были досадным перекором их чувствам, их надеждам, и сам Кисель, в одном из писем

к Оссолинскому, давал понять, кто был причиною нарушенного козаками перемирия,

следовательно—и всех несчастий миролюбивой шляхты. Два противоположные

настроения общества колебали панов и в ту, и в другую сторону, ослабляя

нравственную и физическую энергию Шляхетского Народа. Наконец, громадные

размеры козацкого разбоя, гибель городов, истребление людей, повсеместное

опустошение края, более обширного и богатого все^ ми дарами природы, чем Великая

и Малая Польша вместе, заста-

*) Си. в „Киевской Старине* 1885 года, август, стр. 745 — 750, а в сентябрьской—

декабрьской кн. биографию Адама Киселя.

243

вили некоторых подозревать стачку самого Киселя, яко Русина, с Хмельницким *).

Даже товарищи коммиссары возмущались его уверенностию в мирном настроении

козацкого гетмана, указывали своему презусу на потерю городов и крепостей, писаии к

нему, что их верность заподозрена у Речи Посполитой (fides nasza u Rpliej suspccla).

Только тогда встревожился миротворец вестями о вооружении Хмельницкого и его

движении против панов.

*) Например львовский арцыбискуп писал, от 1-го римского сентября, к своему

приятелю: „Pan Kisiel w traktatach excuzujc zиoњci Kozackie, i tуm traktaty stanowi; et

hostes excusat, jako Rusin".

Глава XVII.

Разстройство финансов.—Козаки морочат панов надеждой на мир. — Пышность

панского лагеря под Пилявцами.-—Борьба между собой трех Русичей на гибель

Польши.—Два триумвирата.—Удачная проба панского оружия под Пилявдами и

перевес паники.—Бегство панов из-под Пилявдев.—Козаки осаждают Львов, потом

Замостье, и принуждают панов к избранию указанного им короля.

Было чего тревожиться панам и дома. По докладу их министра финансов на

конвокации> в коронном скарбе было у них всего на-всего 76.000 злотых. По всей Руси

(доносил он), „главной* (относительно доходов) стране, таможни и мытницы (cla i

komory) были уничтожены; торговля приостановилась, даже ярмарок не было; а в

самой Короне, во время междуцарствия, доходы очень уменьшились. К явной досаде

заинтересованных панов, коронный подскарбий объявил, что администрация в

государственных имуществах весьма убыточна для Речи Посполитой, и что аренды

несравненно выгоднее.

Этот доклад панского министра финансов, коронного подскарбия, служит ответом

на вопрос, естественно представляющийся русскому читателю: почему бы не

задобрить хищных Татар и не менее хищных Козаков своевременною уплатой одним за

четыре года гарача, а другим за пять лет жолда, не дожидаясь, пока они примутся

вознаграждать сами себя разбоем, как это делала много раз и служилая шляхта,

составлявшая кадры жолнеров, как и самих Козаков. Немец вернее всех обозначил

причину падения Польши своею поговоркою: polnische Wirthschaft *). В этом смысле

историку приходит на память упрек одного сеймового брошюриста, сделанный

правительственным панам лет за десять до

*) Польское хозяйство.

245

Косинщины. Он говорит, что паны держали Козаков на Татар, как собак на волков,

но, побивши Орду, не платили им жолду, и тем приводили к новым бунтам *). То же

самое можно сказать и о вознаграждении жолнеров за службу, вечно несвоевременном.

Едва кончилась в Варшаве конвокация, как получено было известие, что козаки

взяли приступом опору панской колонизации, ранговый город коронных гетманов,

„арсенал Речи Посполитой", Бар, по древнерусскому названию своему—Ров. После

отчаянной и безуспешной защиты города и замка,воинственная подольская шляхта

вопияла к варшавянам своим окатоличенным голосом: „Спасайте же хоть муры и

костелы, если уж не нас, братьевъ"! Но варшавяне умели только долячить русских

людей на их пагубу, а спасать и самих себя не умели.

Одновременно с жаждавшими войны Подолянами и миротворец Кисель жаловался

Оссолинскому, что козаки опустошили больше прежнего eroJPonjj^№ Перебийнос (пе

смотря на сказочный приков к пушке) вырезал по своему обычаю Межибож.

Во время нового грабежа гостеприимной Гощи (повествовал горестно Свентольдич)

козаки схватили юркого монаха, Отца Ляшка, и, не взирая на его православие,

положили среди улицы, и до такой степени избили киями, что его благочестивый