Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 2)

у пас немного прибавилось войска, а только* (одно для нас важно): чтобы к ним не

приходили Татары.

Все это элементы готовившейся паники, и то еще не все.

Мы видели, как сильно напирал Вишневецкий, чтоб ударить на Хмельницкого до

его соединения с Татарами; а писавшие из лагеря к своим приятелям вояки только о

том и молили Бога, чтобы дружным наступлением упредит Орду. Из того, что

Хмельницкий забрался в такие фортели, видно, как он это предусматривал.

Первая проба счастья под Пилявцами открыла знатокам военного дела и то, что

позиция Хмеля неприступная, и то, что он хочет затянуть войну надолго, а что всего

важнее—они видели опас' ности собственной позиции, соединенные с лагерпой

пеурядицей.

.

2G5

Всем и каждому в папском обозе было известно, что козаки ждут к себе Татар

ежеминутно. Видя непреодолимые фортели неприятеля и „боясь прихода Орды",

некоторые из-членов военной рады (а их оффициально было 24) советовали

Заславскому остаться за речкою Пилявкою, и лучше „наводить неприятеля на свои,

нежели нападать на его фортели". Но большинство решило двинуться вперед. Здесь

тотчас началась борьба с козаками за воду. Одну греблю на Пилявке паны три раза

брали приступом и теряли, пока наконец очистили берега конницей, перенравя ее под

неприятельским огнемъ* Это было во вторник 22 (12) сентября. Отступление козакови»

к табору подняло дух в панском войске. Но неудобная местность смущала знатоков

дела, чего они, конечно, не скрывали от профанов. Каждый полковник становился, где

хотел. Шанцы, стражи, пушки, походные возы теснили войско, не представляя

обороны. В смутном дредвидении беды, региментари стали советоваться в военной

раде, куда бы перенести лагерь. В совещаниях и нерешимости застал панское воинство

вечер... Перед закатом солнца пришли к Хмельницкому Татары. То, чего „боялись" и

что надеялись „упредить", совершилось, по милости мешкотного завтра.

Козаки приветствовали своих побратимов пушечной пальбою,— и настроение духа

в панском войске переменилось. Представители Польши, собравшиеся под Пилявцами,

подготовили себя к панике.

В среду 23 (13) сентября начались опять гарцы и стычки; но ^еели до сих пор

Заславский не решался — да и не сумел бы— наступить на Хмельницкого всеми

своими силами, то теперь и того меньше. Паны, как и прежде, ограничивались только

тем, что (как писал один из них же) „показывали неприятелю свое блестящее войско,

построенное в боевой порядок, с намерением привести его страхом к покорности". По

рассказу того же участника Пилявецкой кампании, в нанском лагере еще в воскресенье

был слух (которому верили и после бегства), будто бы козацкая чернь хотела уже

выдавать старшину с мольбой о помиловании. От этого слуха паны расхрабрились до

такой степени, что в понедельник намеревались дать залп из „сотни пушекъ" (столько у

них и не было) и штурмовать козацкий табор вместе с его „курятникомъ". Но не

Заславскому с его регуляторами было вдохновить войско, как одну душу, решительным

движением. Ни дикая отвага таких людей, как Лащ, ни воинственный энтузиазм таких,

как Вишневецкий, не могли этого сделать под предводительством нравственно убогого

и своекорыстного двойника князя Василия. Бой тянулся вяло, безтолково и

т. п.

34

266

привел войско к тому, что оно, еще до прихода Орды, почуяло неопределенную

робость, а теперь, когда вместе с козаками гарцевали Татары, панская робость

получила свою определенность.

Пришли Татары! эти слова, передаваемые из уст в уста, значили: пришли

истребители коронного войска в Диких Полях и над рекой Росыо,—пришли те, которые

повели в неволю победителя Козаков под Кумейками и на Старце.

Но Орда пришла в незначительном числи?. К Хмельницкому вернулся сын Тимош,

И привел 4000 Татар, под начальством КарачЪ'бея. Тем не менее панское войско „упало

духом (straciиo serce)tt. По рассказу Адама Киселя, который, надобно помнить, был не

точен в реляции о своем гощинском погребе, региментари и полковники стали

советоваться в ноле па конях, „что делать далее". Когда дошла очередь до него, он,

велеречивый и велемудрый всегда, предложил три совета: или „удариться всеми

силами о неприятеля*, но это, по его мнению, была опасная крайность; или стоять всю

ночь в боевом порядке, а лагерь перенести под Константинов и, там окопавшись,

бороться с неприятелем выносчивоетыо (pуjњж na wytrwaи№ z niжprzyjacielem); или

же, „взявшись заруки*, отступать табором, а не то (это Киседь спрятал в самом конце

своей речи), бросивши возы (wozy porzuciwszy), брать что позначительнее на лошадей

да (взять лучшее) из пехоты, и, так построившись в порядке, ударить на одну Орду,

отделить ее от Козаков и... здесь уклонился он от слова бежать, и заменил его

хитроумно словами собраться с силами (resumere vires).

Так писал Кисель оффициально. По буквальному смыслу его слов, он бежать ые

советовал: он советовал только resumere

vires, а „для красоты слога" прибавил ударить на Орду

Но въ

словах бросивши возы сказано было все... *) „Последний совет (продолжал свою

реляцию ученик великого Жовковекого) понравился всем (miaи applausum od

wszystkich), и все должно было таким образом двинуться (а пехота-то?) до наступления

дня. Но, когда наступила ночь, не ведаю, какой последовал совет, что их милости

тотчас пустились комонником, бросивши всех и табор. Мне дали знать об этом только

на рассвете. Тогда, не нежа моей но-

*) В подлиннике это важное обстоятельство изложено темновато, а именно: „lubo

wozy porzuciwszy, со znaczniejszego braж na koni i piechoty, i tak porz№dnie

ustanowiwszy ze wszystkiem przeciwko Ordzie samej, odwaliwszy j№ od ozakуw, resumere

vires*.

.

267

дагры, бросился я на коня и пустился с моим полком той же дорогою... Вот как

совершилась эта несчастная трагедия! Войско бежало в рассыпную днем и ночью. До

сих пор некоторые очутились над Вислою. В бою не погибло больше трехсот

человекъ".

Николай Остророг весьма умно рассказывал, в письме к подканцлеру Лащинскому,

что он советовал отступить табором на основании Цецорской традиции, переданной

ему покойным коронным гетманом. Но дело в том, что триумвиры поддались панике

первые и побежали из лагеря опрометью, а вслед за главными предводителями

побежали воеводы, каштеляны, коммиссары, полковники, „побежало все" (писал

Остророг) „побросав знамена, артиллерию, табор и возы".

Уносимые безумием паники, жолнеры бросали о земь сабли, ружья, панцыри.

Нечего было делать и самым воинственным людям. Князь Вишневецкий, генерал

артиллерии Артишевский, предводитель королевской гвардии Осинский—должны