Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 3)

умел только пьянствовать и злиться. Злился на панов за то, что не дали ему истребить и

самого имени ляшеского. Злился на Татар за то, что эти, как и он сам, воры по ремеслу,

бились отважно только в задоре, а йотом трусили и вознаграждали себя за поход

пленением своих союзников. Злился на Москалей за то, что не хотели участвовать в его

безбожных предприятиях.

На общечеловеческом суде нет ничего преступнее вероломства и предательства; но

когда эти преступления делаются причиною гибели многого множества своих и чужих

людей, тогда нашему бедному сердцу остается утешать себя только надеждою, что

широкая картина вероломства и предательства, созерцаемая нами в прошедшем,

широко распространит отвращение к вероломству и предательству в настоящем.

Глава XXIX,

Результат козацких бунтов.—Неизбежность .—Козаки переселяются в московские

владения.—Козацкая интрига в Турции.—Поход в Волощину.—Битва под горою

Батогом.—Козаки побиты в Волощине.—Финансовая и нравственная

несостоятельность панской республики.

Печален был результат подвигов Хмельницкого. Сотни и сотни тысяч людей тлели в

земле, валялись непогребенными по ле сам и болотам, по заглохшим полям и

пепелищам, а не то—находились, как предмет позорного торга, в руках у Татар,

которые появлялись иногда с этим товаром даже на козацких ярмарках и отдавали

обременявшего их пленника за лук и десяток стрел, как бы в благодарность за то, что

козаки бывало отдают им шляхтича за нюх табаку. Множество Руси, освобождаемой

Хмельницким из-под так называемого ляшеского ига, работало в турецких сералях, па

морских каторгах и даже за пределами Турции, у Персов и других азиатских народов.

Край был теперь малолюден и голоден. Многие города и бесчисленные села оставили

по себе только поросшие бурьяном пучугуры* Широкия пространства, кипевшие

прежде земледелием и промыслами, обратились в такую молчаливую пустыню, какую

видел в южной Руси Плано Каришяи после Татарского Лихолетья.

Ко всему этому присоединилось моровое поветрие. Вдоль широкого

козакотатарского шляху, от Берестечка до Случи, переколело множество татарских и

жолнерских лошадей, валялись десятки тысяч Козаков, побитых восторжествовавшими

папами и голодом. Вернувшись в отчуждавшуюся плуга Украину, многолюдные толпы

охотников до козацкого хлеба увеличили голод остававшихся дома и принесли им

заразительную смертность. Осень 1651 года была теплая, а зима мокрая. Зараза,

известная под именем черной смерти (mors nigra), по следам козакотатарских

вторжений вторгнулась в глубину польских владений, точно ядовитое дыхание Хмеля,

и покарала панов за те грехи, которыми они породили беспощадную ко-

затчнну. Черная смерть предвещала им общее затмение панской республики,—

ogolne zacrnienie zicmi nasze'j, пишут Поляки,—затмение земли, просвещенной

обманчивым светом, при котором все русское казалось польским. Черная смерть

покрыла заразительным трауром своим и Малороссию, в наказание за то, что она, в

лице своих могилян, польскую тьму начала признавать светом.

В прежния времена Малоруесы, подъучиваемые запорожцами, жаловались на

панские порядки, на жидовские аренды, на жолнерские грабежи и насилия, которые

казались им нестерпимыми. Теперь все ото к ним вернулось, но уже не с прежним

характером соглашения взаимных нужд и выгод. Паны, отвоевавшие некогда съобща с

подданными плодородную землю у неприятелей св. Креста, пришли теперь к своим

подданным, точно в неприятельский лагерь; а подданные, разучившись добывать

вместе с ними насущный хлебъ' смотрели на них, как на своих поработителей. Даже

работать один только день в неделю на пана, как требовали от них под Берестечком,

казалось им невыносимым бременем.

С другой стороны, ни паны, ни козаки не были довольны Белоцерковским миром,

также как и Зборовским. Те и другие были приневолены к нему тяжкой

необходимостью. ГИаиы так еще недавно шли на Хмельницкого облавою и думали

только о том, как бы не дать козацкой гидре убраться в её „украинские берлоги11.

Козаки так еще недавно бредили славою, которая доныне восхищаете их историков,

повторяющих слова кобзарской думы:

В тоВ час була честь и слава,

Вийськова справа:

Сама себе на смих не давала,

Ииенриятеля ИИИД ноги топтала.

Корсунские и шляхетские герои не могли удовлетвориться не только

белоцерковским, да и Зборовским компромиссом. Современный им польский поэт

писал, что украинский народ лишь тогда может быть побежден оружием, когда весь

край сделается безлюднымОтносительно правой стороны это были слова пророческие.

Они оправдались бы и на левой стороне „обычного козацкого шляха“, когда б эта

сторона не попала в хозяйственные руки Москвы по Андрусовскому миру (1674).

Поссоренные двумя соперничающими церквами сословия и состояния могли вернуться

к былому согласию скорее под владычеством турецких башей, чем под верховенством

польских магнатов.

334

.

Паны, возвращавшиеся в свои имения согласно 4-й статье Белоцерковского

договора, видели ясно, что надобно готовиться к новой войне за существование в том

крае, который слился с Польшею высшими классами, но разошелся низшими. Если

принять во внимание, кто и как соединял несоединимые основания греческой и

римской веры, кто и как расторгал общественную связь в интересах слияния

церковного, то новая война долженствовала быть уже не социальная, а религиозная,—

тем более, что теперь малорусская религиозность, какова бы ни была она в новых

своих защитниках, абсолютно отвергала все ляшеское и поставила себе девизом

следующие слова козацкой песни:

Та не буде лу'иче, те не буде кратче Як у нас на Вкрайии:

Що немає Лина, що незиае Жида,

Не буде унии!

Конечно, ши вн2)е7 НИ 'церкви, в конкретном значении слова, от отой

религиозности не здоровилось. Но лучшие органы древнего русского благочестия

безмолвствовали, а худшие проявляли себя соответственно достоинству своего

духовного воспитания. Тем нс менее результатом религиозных мнений, в которых были

воспитаны воюющие стороны, должно было быть расторжение нольскорусской

республики. Оно совершилось нравственно уже тогда, когда простой русский народ в

Польше, с голоса подстрекателей своих, назвал всех русских панов и шляхтичей

Ляхами. Оно совершилось по * литпчески, спустя два с небольшим года после

Белоцерковского мира. Те муки и насилия, которым, по сказанию наших историков

подвергали своих подданных вернувшиеся на свои пепелища землевладельцы, были