Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 3)

Козаков; другие, что хан прибыл к ним с 20.000 Татар. Наконец, и привезенный в

Сокаиь шляхтич, очевидец трех приступов под Збаражем, не мог сказать ничего

верного ни о хане, ни о числе Татар. В тот же день привели двух Ногайцев, но они

оказались крайне глупыми и могли только сказать, что вся Орда воюет вместе с

Хмельницким.

.

ЗБ

Черев несколько дней, когда король стоял под Сокалем, привели лучших языков,

которые показали, что хан под Збаражем, что козаки подкапываются под обоз и

прикопались так близко, что с вала на вал долетел бы брошенный камень.

На основании этих вестей, король созвал тайный военный совет в сокальском

монастыре Бернардинов, для решения вопроса: дождаться ли здесь посполитого

рушения, или идти далее? Все были того мнения, что идти на выручку с

малочисленным войском крайне опасно; но король постановилъ—идти: не верил он,

чтоб у Хмельницкого было много Татар, так как не видать нигде загонов; а канцлер-

генералиссимус пророчил, что один слух о прибытии короля поразит бунтовщиков, и

русские города вышлют к нему посланцов с покорностью. Из Литвы доносили, как о

факте верном, что князь Радивил идет с литовским войском к Киеву, и уже спустил по

Днепру байдаками пехоту. Известия, добы* ваемые от пленников, становились все

благоприятнее. Хотя некоторые уверяли, что хан со всеми ордами находится под

Збаражем, но им не верили: всем хотелось верить, что Татары вернулись помогать

султану, а Хмель будет просить о помиловании. На беду, привели еще козака, который

показал, что у Хмельницкого войска немного, и что все козаки в тревоге от слухов о

походе Радивила. Король и его генералиссимус торжествовали, превзойдя один другого

в понимании дела.

. Так уходил день за днем. Вести становились все многочисленнее и между собой

несогласнее. Король продолжал медлительный поход; но все подумывали: не лучше ли

было бы вернуться на свои следы?

Хмельницкий держал козацкия и татарские орды точно как бы в блокаде; отпускал

Татарам корм из собственного табора, а тем чатам, которыми себя окружил, как цепью,

ие дозволил никаких сношений с главным своим войском и табором под Збаражем.

Немало помогала ему в его замысле и ненависть местных мужиков к жолнерам. Мало

того, что нельзя было добыть у них никакого известия, они окружали королевское

войско постоянным предательством. Привозя съестные припасы в лагерь, мужики

разведывали обо всем, чтб можно было узнать, и тотчас уведомляли Козаков. В случае

подозрения и улики в шпионстве, они терпели всякия муки, но Ляхам правды не

открывали. Волынская почва была подготовлена для Хмельнитчины Косинщиной и

Наливайгциной, такъ

5

т. ш.

34

.

точно как украинская-Жмайловщиной, Тарасовщиной и Павлюковщиной.

Наконец, под Топоровым явился в королевских палатках попрошайка, худой, до

крайности изнуренный, и подал письма от полководцев из-под Збаража. Это был

отважный панцирный товарищ, Ян Скршетуский, посланный Фирлеем к королю.

Переправясь ночью через озеро, залегал он в камыше, ползал в зарослях, бродил

мановцйми, тонул в болотах, и таким образом ускользнул от соглядатаев

Хмельницкого.

Осажденные писали, что уже обороняются в городе и замке, питаются конским

мясом, половина лошадей околела у них, пороху хватает не больше как на три дня, а

множество жолнеров умирает от одной бессонницы. Они просили помощи и

уведомляли, что больше трех дней не выдержат. К этому прибавляли, что на честный

мир нет никакой надежды (honestae pacis nulla spes), и что Хмель намерен быть

обладателем всей Польши. Поэтому молили об одной милости: прислать им пороху,

чтобы, в случае если помощь опоздает, они могли пасть, как подобает воинам с

оружием в руках.

В этих последних словах нам слышится голос Вишневецкого, голос его предков

Русичей: „Станем крепко, не посрамим Земли Русской. Мертвые срама не имут. Лучше

быть изрубленными, нежели полоненными". Решимостью пасть с оружием в руках,

пплявецкие беглецы смыли с себя пятно, наложенное на них двусмысленными

советами Киселей, и одно то, что между ними были Скршетуские, возвышает их

национальное достоинство в нашем русском воззрении, как бы они ни называли свою

нацию.

Это было последнее, уже не повторившееся известие о Збараже. У короля, во время

его медлительного похода, войско выросло до 25,000. Но сравнительно с

козакотатарскою силой, которую открыл ему великодушный панцирный товарищ,

25.000 сборной дружины представляли силу ничтожную.

Есть основание думать, что король не решился сперва идти вперед и хотел было

отступить. Прямой путь к Збаражу лежал ему на Броды. Вместо Брод, король пошел

под Белый Камень. Там войско простояло четыре дня по причине постоянной слякоти.

Во время остановки, мысли Яна Казимира, или Оссолинского, переменились. Это

видно из универсалов, разосланных к мужикам, чтоб они оставили Хмельницкого.

Король обещал им прощение, милости и прежния вольности. Такие же универсалы

были разосланы и по горо-

35

дам. Премудрый канцлер вместе с премудрым королем сулили раскозаковавшейся

черни журавля в небе, который не стоил ни одной из синиц, попадавших в её руки по

милости Козацкого Батька. Они прощали те преступления, за которые Хмель

награждал. Они обещали какие-то прежния вольности, не гарантируя ничем обещания,

тогда как вольности козацкия были обеспечены повсеместным изгнанием панов из их

жилищ и самим истреблением пх замков и домов.

Еще несообразнее с положением дел было торжественное низложение под Белым

Камнем Хмельницкого и провозглашение гетманом Запорожского Войска Забугского,

со вручением ему гетманской булавы. Малорусская наша пословица гласит: „до булавы

треба головы", а кто ее сам не имеет, тот и в других не видит. Скупая на талантливые

головы фортуна уделила их в это время всей Польше и всей Польской Руси только две:

одна продолжала удерживать за панами Збараж как бы сверхъестественною сплою;

другая двинулась навстречу королю совершенно для него неведомо.

Король и его генералиссимус решились идти под Збараж: решимость благородная;

но опа произошла не из того источника, на который, по окончании войны, указывал во

Львове королевский духовник и проповедник, Цеклинекий. Он уверял собравшееся в

иезуитском костёле зборовское и збаражское рыцарство, будто бы Ян Казимир и

Оссолинский предпочли явную гибель тем подозрениям, которые на них тяготели по

извету ЗЛЫХ ЯЗЫКОВ, И при этом поставил их на одной высоте с Вишневецким.

Здесь он прибегнул к наглой, истинно иезуитской уловке: стал доказывать перед