Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 3)

национальной чести", точно как будто национальная честь охраняется ложью и

подлогом.

Торгуя человеческою кровью, в переговорах с ханским визирем генералиссимус

Яна Казимира крепко стоял на том, что „Поляки не знают слова гарач и привыкли его

брать, но не давать. Совсем иное дело, to со innego (говорил он), если речь идет о

подарках (stipendia gratuita), которые король обязался давать хану.

Визирь, в качестве азиатского варвара, спорил с европейскою знаменитостью не о

названии, а о самой вещи. Сверх недоимочного гарача, он требовал единовременной

дани круглою цифрою 200.000 талеров, или 600.000 злотых. 30.000 талеров король

должен был уплатить на месте, за другими 30.000 послать во Львов и.отправить к хану

нагонцем через Сулейман-агу, которого он оставил королю в виде заложника. За

остальные 140.000 талеровъ—-оставит в залоге у хана сокальского старосту, зятя

Оссолинского, Денгофа.

Когда согласились и на этот пункт, визирь потребовал, чтоб осажденные в Збараже

паны уплатили 200.000 талеров отдельного окупа, который будто бы обещали. Король,

прибывший спасать своих Фермопильцев, спокойно, или злорадостно, положил такую

резолюцию: „Если обещали, то пусть и дадут, а если у них денег нет, пускай дадут

заложника, а я постараюсь, чтобы Речь Посполитая заплатила эту сумму". Вот каким

способом принимал он к себе в геройскую троицу князя Вишневецкого! Все мы,

дескать, спаслись окупом.

48

Но все-таки предложенных и принятых условий пощады не для чего было писать на

бумаге: хан гарантировал их для себя мечем и огнем, а королю надобно было сделать из

них государственную тайну из уважения к своей чести и к чести Речи Посполитой (ze

wzgledu na honor krola i Rzeczypospolitej).

Сделавшись тайно рабом счастливых и милосердых злодеев, Ян Казимир заключил

с Татарами явно такой договор, который честь короля и Речи Посполитой дозволяла

опубликовать. Обе стороны обязывались взаимною помощью и обороною в войне с

соседями. Речь Посполитая будет посылать регулярно подарки в Каменец (30.000

дукатов на кожухи). Хан обеспечивает за Хмельницким булаву и 40.000 Козаков,

которых никто не смеет обижать. Король предоставляет свободную пашу Татарам к

западу от Азова над тремя реками (Днепром, Богом и Днестром), в Диких Полях. Это

значило—во всей не-городовой Украине, иначе— в Запорожье.

Подобно утопающему, Польша хваталась и за соломинку, и за бритву. Но бритвой в

настоящем случае были не Татары, придвинувшие свои Крымский Юрт к украинским

Городам, и не козаки, поступившиеся неприятелям Св. Креста своим „славным

Запорожьемъ", а нарушение вечного мира с Московским Царством. Нарушение вечного

мира явствует из наступательно оборонительного союза христиан с магометанами; но

царский гонец Кунаков проведал, что, кроме писанных пунктов, был в этом явном

договоре и такой, которого публиковать не решились. Об этом секретном пункте

доносил он Царской Думе (в декабре 1649 года) следующими характеристическими

словами:

„Да паны ж рада меж себя советуют и рассуждая говорят, что с великим государем

нашим, с его царским величеством, вечное докончанье не подкреплено за пьянством и

за табачною торговлею великих королевских послов. А ныне же король в обозе под

Зборовым по-неволе вечное докончанье с царским величеством нарушил: позволил

крымскому хану через Польское и Литовское Панство с войском ходить, куды ему будет

потреба, и на том де король и присяг; и только де про то ведомо учинится царскому

величеству, и по той де причине и с Московскую Сторону война".

И в другом месте: „И тое де статью королевские сенаторы и ближние люди таят и

заказано про то все пакты под гарном. А у кого промыслом и иманы те Крымского и

Хмельницкого пакты

.

49

прочесть для ведома, и тое статьи в списках с пакт не написано. И сперва де, как

под Зборовом договорились и пакты пописали, и канцлер с подлинных пакт списки

послал к приятелям своим для ведомости, а тое статьи не писалъ".

Зная, что Польши, после этого, ничто уже спасти не могло, следует упомянуть,* что

пакты с ханом были спрятаны в тайном архиве; что на ближайшем сейме

подтверждены они весьма таинственно и поверхностно *), и что делопроизводитель

несчастного договора, королевский секретарь Мясковский, в донесении королевичу

Королю писал: „Чем и как обострили Татары свои пакты, было бы трудно и долго

писать." (Очевидно, что была такая статья, о которой он писать не смел).

Счастливый по милости Божией хан явил и в том еще свое милосердие, что

согласился двинуться с места прежде короля, отозвать посланные за Стырну загоны и

возвратить взятых ими пленников, хотя на эту последнюю милость согласился с

большим трудом.

Моливший короля о помиловании Хмель был упорнее хана. Дело ясное, что его

русское самодерикавие татарский царь ограничилъ

40.000

Козаков для собственной безопасности: ибо дружба злых, по замечанию

Шекспира, переходит в боязнь, а боязнь раждает ненависть. Кунаков многое принимал

на веру несообразно с исто** рическою действительностью, открывающеюся для

потомства; по в этом случае изобразил весьма правдоподобно сцену между двумя

счастливыми по милости Божией и милосердыми людоедами.

„И у чиня Крымский хан с Польским королем договор чрез королевского Татарина,

и укрепяеь на договорных записях с канцлером с Юрьем Оссолинскям, послал к

Богдану Хмельницкому, даючи ему ведомо, на чом он с Польским королем

договорился, и чтоб Хмельницкой послал к королю послов своих договариваться о

статьях, что ему настоит, й Богдан де Хмельницкой приехал в полки к Крымскому хану

сам с 20.000 войска, и хану говорили, что он, хан, учинил договор с королем, забыв

шерть свою, что было им ни одному, ни без одного с королем и с паны и со всею Речью

Посполитою не мириться. И хан де Хмельницкому говорил, что он, Хмельницкой, не

знает меры своей, хочет . пана своего до конца разорить, а и так панство его

исплюндровано

*) Именно вот как: „Skrypt do archivum dany rationem о brony Rzeczypospolitej

autoritate praesentis Conv. in toto aprobnjemy do przyszlego ordynaryjnego sejmu.*

T. III.

7

50

.

досыть: надобно де и милость показать; он де, хан, монарха породный, узнав меру

свою, с братом своим, с польским монархови, снесся в добрую згоду, и его,

Хмельницкого, с паном его поєднать договаривался, как годно: а только он

договариваться и єднаться с ним не будет, и он, Крымской хан, с королем на него

заодно. И Богдан де Хмельницкой о том престал, и послал к королю послов своихъ".

В последствии, по возвращении в Украину, Хмельницкий говорил московским

гостям своим, боярскому сыну Жаденову, да площадному дьячку, Котелкину: „Не того