Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 3)

Хмельницкому вести с ними войну, а он дает ему 100.000 войска на целый год и

обещает представить козакам „провинцию11, где они будут совершенно свободны, „как

люди Шляхетского Народа11. Хмельницкий отвечал, что давно желал этого и в таком

смысле писал к султану, но что волошский господарь, яко изменник цесаря,

перехватывал их и посылал в Польшу.

Турецкое посольство перестроило все планы Хмельницкого: оно вдруг освобождало

его и от молота и от наковальни, между которых он попал под Зборовым. Турецкий

цесарь повелит хану кончать с ним Ляхов, как теперь хан повелевает ему щадить их. С

помощью Турок он будет силен всем татарским ордам, и сделается таким ханом, как

потомок Чингиса.

Так ли он думал, или как-нибудь иначе, только недавний союзник Польши против

Москвы заговорил с благочестивым своим советником, Свентольдичем, по-

неприятельски. Теперь де посажу на госиодарстве Моисея Могилу (Петрова брата и по

имениям наследника), да не только Польскую Корону, и Рим отдам Цесарю!

В это время прибыли к нему послы от краковского воеводы, князя Владислава

Заславского, и от калусского старосты, молодого Яна Замойского, с разными

ходатайствами. Он пригласил их к обеду, выслушал каждого внимательно, и, после

разных бесед, сказал кротко: „Ни король, ни Речь Посполитая не может принудить меня

ни к чему: бо я соби вольный, и буду служить, кому захочу. Верный у меня помощник

Турецкий царь, наш милостивый пан, также и царь Московский, а все орды присягли

мне. Не только Польскую Корону, но и Римское Панство кому захочу отдам в руки, а

всем панам не пущу маетностей, пока не выдадут мне Чаплинского. Если Ляхи точат

(строят) обоз, то и я пускаюсь тотчас же (в поход), а те, которые там живут, первые

поплатятся жизнью за свой лагерь".

Вот какие вещи говорил он кротким голосом, и голос этот был ужаснее того рева,

который в Переяславе заставлял дрожать на панах шкуру. Хмельницкий чувствовал

себя сильным не только Ляхам, не только Татарам, но и своим детям, друзям,

небожатам с их Перебийносами, Джедтахлами, Нечаямн.

.

103

На другой день (разсказывает безыменная реляция) ездил Хмельницкий на

проездку. Кто знает, что выражала проездка у такого человека? Может быть—

алкающую мщения ревность к тому, кто смел с таким крупным зверем спорить за

самку. Может быть, его томил избыток гордых замыслов; а, может быть, на проездку

вызывало чувство свойственной кровавому злодею тоски, отводимой только новыми

кровавыми замыслами. Проездившись (говорит реляция) Хмельницкий пил с

Дорошенком, своим гарматным писарем (братом известного наследника его

туркомания, Петра).

Варшавский Аноним, представляющий такое же эхо слухов, занимавших Польшу в

то время, каким для Москвы был Кунаков, рассказывает, с признаками реальности, о

том, что заставило козацкий вулкан извергать зловещий пламень, предсказывавший

новые пожары и новые реки человеческой крови. Осман-ага привез Хмельницкому от

Султана турецкую саблю в дорогой оправе, знамя с изображением полумесяца, золотую

гетманскую булаву и титул Украинского Князя. Султан желал, чтоб он взял Каменец-

Подольск и отдал Туркам в знак верности (как это сделал через 22 года Петр

Дорошенко). Хмель был готов на этот подвиг и, для вернейшего успеха, просил Осман-

агу сохранить его обещание в тайне. Но каким-то путем разнесся слух, что он

говорилъ~султанскому послу: „Тут польские послы шпионничают и подбиваютъ'меня к

войне с Турками, но я скоро их отправлю ни с чем, а неприступную крепость Каменец

захвачу врасплохъ*. Потом де пригласил Осман-агу, человека трезвого, на попойку, пил

за здоровье Турецкого цесаря огромными кубками, и ничего не опустил для

удостоверения Турка в искренней своей дружбе.

Узнав об этом (разсказывает Аноним), Адам Кисель едва не умер с горя, что он

уверял короля в искренности Хмельницкого. Адам послал к нему своего брата Юрия,

черкасского старосту. Хмельницкий встретил Юрия Киселя словами: „принял я

протекцию Турецкого царя*, и „хвалился безбожным деломъ* (пишет Аноним), „как

будто чем добрымъ*.

Свидетели этой сцены (продолжает он) были делегаты разных панов съгподарками,

которыми они надеялись смягчить его и выпросить своим панам дозволение

возвратиться в украинские маетности. Юрий Кисель весьма красноречиво убеждал

Хмельницкого бросить неверного и коварного Турка, но его красноречие подействовало

на Хмельницкого, разгоряченного вином, так, что он велел всех панских послов и

самого Киселя повесить, как шпионов. Но

104

ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬГОИ.

Выговский, вместе с бывшею Чаплинскою, отсрочил казнь до утра и, по

выражению Анонима, „апеллировал от пьяного к трезвому. Хмельницкий извинился

перед жертвами своего русского единовладничества и самодержавия словами: „Вчора я

з досады впивсь и здуривъ". Но тем не менее отправил Осман-агу, на зло Ляхам,

торжественно, причем было сказано: „от гетмана и князя запорожского Турецкий

цесарь принимается за найвысшего пана, протектора" И T. д.

„Так то Хмельницкий исполнил Зборовский договор!" (восклицает совершенно по-

католически Аноним): „ему лучше быть бисурѵаном, нежели униатомъ".

Разсказ Анонима подтверждается лаконическою реляциею, в которой сказано:

„Напившись с Дорошенком, велел он утопить Ляхов. Сама упросила. Проспавшись, он

и сам раскаялся".

„4 августа" (продолжает безъименная реляция) „прибыл к нему ханский посол с

требованием (woiajac) идти в Московщину со всем войском, и чтоб 26 августа стоял на

границе, куда и султан-галга двинется с Ордою... Теперь разосланы всюду универсалы,

чтобы все готовились к войне, не только реестровые, но и охочие, только неизвестно, к

какой".

До приезда Осман-аги, не знал и сам Хмельницкий, к какой готовиться ему войне.

Заварив „с Ляхами пиво", он должен был пить его до конца, и для того, чтоб уцелеть на

кровавом пиру бросался в противоположные крайности.

Страна, еще не давно представлявшая возможность богатеть мещанам и жить

изобильно в хлебах, скоте, насеках селянам, сделалась теперь голодною не только для

отверженных землевладельцев, не только для козаков-реестровиков, но и для

окозаченных пахарей, которые волей и неволей перестали быть хлеборобами. Видя, что

ему не сдобровать среди раздраженной убожеством черни, Хмельницкий нашелся

вынужденным изобресть новую войну с кем бы то ни было и за что бы то ни было,

лишь бы привлечь к себе завзятых новой мечтой о добычном промысле, сделавшемся

почти единственным в Малороссии.