Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 3)

взбунтованной черни, а с неприступною крепостью. Теперь и сам Вишневецкий не

отваживался разрывать козацкий табор, как покушался на это в пылу боевой горячки,

когда панцырь стеснял его завзятое сердце, а подложенная сталью шапка казалась ему

охраной недостойною. В числе 700, купивших нежданно, негаданно торжество над

ужасным Хмелем, пало много людей, которых не напрасно величали знаменитыми

рыцарями. Они были знамениты способностью возбуждать в соратниках мужество, как

знамениты барды, вдохновляющие словом своим слушателей. Смерть унесла с пими

самую пламенную часть собирательной души Шляхетского Народа. Приступ к табору

грозил этой душе утратами многочисленными, и потому паны решились выжидать

голода или вернее—результата козацких драк, которые начались в таборе тотчас после

бегства Хмельницкого. Иа военной раде своей папы определили — начать правильную

блокаду. Послали в Броды и во Львов за тяжелыми пушками. Генералам Губальту и

ГИршиемскому да инженеру Гильдгауту было приказано окружить Козаков шанцами,

поделать па болотах мосты и плотины для штурма с тем, чтобы загромоздить возами

затылки табора, и, если нельзя будет взять Козаков приступом, то—выморить голодом.

Но голода козаки не боялись: съестных припасов было у них достаточно. Запасы

аммуниции казались неисчерпаемыми. Полководцы отличались боевыми

способностями. Недоставало только того, кто все это организовал под своеобразною

диктатурою, да и ему самому для диктатуры недоставало бы Татар. Бегство гетмана

подавляло Козацкий Народ, задавшийся задачей—или погибнуть, или погубить Народ

Шляхетский. Отрезанный панами от поприща своих пожогов, убийств и грабежей, не

мог он даже проведать, что делается с его путеводителем в безвыходном лабиринте

злодеяний: пал ли он трупом, или бежал с Татарами, или бросился к литовскому своему

войску для замена им Орды, и никому не приходило в голову, чтобы хан поступил с

Коэацкпм Батьком, как поступает нечистая сила с человеком, который на нее

положился.

244

.

Тем не менее исчезновение батька из 200.000-й семьи в такой важный момент

возымело на нее свое действие.

Но рассказу Осведнма, козаки уже на третий день, 2 римского июля, в воскресенье,

прислали к королю письменную просьбу о помиловании. Другое письмо прислал к

Вишневецкому Чигиринский полковник Крыса, по фамилии Великорусс (иначе был бы

он не Крыса, а Пацюк). Этот просил уверить короля, что козаки через два дня сдадутся.

Было слышно, что Джеджалла не хотел гетманить козаками, но что его к тому

принудили, как это у них случалось нередко с их избранниками. Все-таки он принял

гетманство лишь на несколько дней, зная, что может поплатиться головой за свой

высокий сан, если не теперь от Козаковъ—в случае неудачи, то в последствии от

Хмельницкаго—в случае удачи.

„Многие хотели перебегать в наш лагерь* (пишет Освецим), „но король приказал

стрелять по перебежчикам, а для того, чтоб они не могли спастись бегством, приказано

было князьям Вишневецкому и Радивилу, с несколькими тысячами войска,

переправиться через речку и запять позиции сзади козацкого табора. Но приказ этот не

был исполнен, потому что князь Вишневецкий потребовал 15.000 войска, а король не

хотел дать ему такого количества*.

Здесь невольно вспоминается, как долго Ян Казимир держал великого война в

Збаражской западне, медля выручкою, и как охотно дал веру, что оп предлагал окуп. Не

смея штурмовать Козаков с огромным войском и его челядыо, оп подставлял

Вишневецкого под 200.000 отчаянных беглецов с несколькими тысячами.

„Между темъ* (продолжает Освецим) „совещались но поводу просьбы о

помиловании. Одпи заявляли, что следует оказать милосердие, казнить смертью только

старшину и выдающихся особенно бунтовщиков. Другие настаивали на том, чтобы, дав

слово касательно прощения, отнять потом у Козаков пушки и оружие, распределить

пленных по полкам, перебить их поголовно, лишить остальных всех привилегий,

запретить на вечные времена оружие и истребить их веру,—в виду этого предложения,

киевский воевода, Адам Кисель, был удален из рады под благовидным предлогом,—и

навсегда уничтожить самое имя Козаков. Так препираясь, не пришли ни к какому

окончательному решению. Неприятель же, пользуясь нашим бездействием, не упускал

никакого средства к своему спасению. Ом отстреливался с валов и, выбирая удобное

время, делалъ

.

245

вылазки. В ту же ночь козаки подкрались ползком к одному из наших редутов,

напали на утомленных пехотинцев, 8 человек убили, а многих переранили косами, чуть

было не овладели самим редутом, и только подоспевшее вб-время подкрепление

оттеснило ихъ“.

Другой участник Бсреетечской войны писал из панского лагеря, что козаки напали

тихо на шанцы в ночь с 4 на 5 римского июля и принялись резать жолнеров; „но когда

начала лаять собака, наши догадались о неприятеле и отплатили за свое: 80 Козаков

убили, остальных преследовали до табора. Видя нашу осторожность, козаки для

надежнейшей обороны стеснили свои табор, в котором для себя и для лошадей рыли

ямы (1оИу) от пушечной пальбы. Но это мало им поможет: ибо опи стоят возле топей".

„Июля 3, в понедельникъ" (иродолжает Освецим), „стали перебегать к иам

шляхтичи, утверждавшие, что находились в рядах бунтовщиков по принуждению, и

будто их насильно заставляли принимать участие в войне. На самом же деле они,

потерявши все имущество, искали исхода в козацкой службе": свидетельство

драгоценное. Еще бискуп Верещинский, в 1583 году, следовательно за десять лет до

Иъосинщииы, писал в сеймовой брошюре, что промотавшая свои наследства шляхта—

или грабит па Низу турецких чабанов, ИЛИ вытряхивает в бору у прохожих лукошки.

Из дебатов Посольской Избы мы зиаем, что вытесненные ксендзами да монахами из

имепий шляхтичи жили среди Козаков. Из донесений Ку пакова нам известно, что

баниты целыми сотнями вписывались в реестровые козаки. Вот какие люди были

двигателями козацких бунтов и коноводами козацких предательств! Теперь они

спасались под крыльями тех, которые были готовы истребить козацкую веру,

уничтожить па всегда самое имя Козаков, а потом привели развращенную ими массу

под высокую руку православного царя. Под высокой царской рукою мутили они воду,

для своей корысти, от Выговского до Мазепы, от Мазепы до Железняка, Голты,

Калпыша, Глобы и, между прочим, закрепостили себе героев Корсунщины,

Пилявщишы и т. д., а более крупных своих сподвижников ссылали в Сибирь чрез