Татьяна Иларионова - Немцы на государственной службе России. К истории вопроса на примере освоения Дальнего Востока

После подписания Нерчинского договора 1689 г. русско-китайская торговля активно развивалась. России она была выгодна, и в 1706 г. казна объявила ее государственной монополией. Но китайцы чинили препятствия русским купцам с тем, чтобы они снизили на привозимые товары свои цены. Два года китайские власти не пускали в страну российский караван, отправленный в 1718 г. Когда Рагузинский прибыл в Пекин, следующий российский караван, снаряженный в 1722 г., стоял на границе уже четыре года. Он пробыл там еще два. Все это время Владиславич вел изнурительные переговоры и лишь 1728 г. добился всего, чего хотел.

Подписанный им договор оставался в силе до середины XIX века. Уверенный в том, что для поддержания мира с Китаем российским властям нужно опереться на коренное население – бурят, он настоял, чтобы местная администрация не притесняла их. Ему даже удалось сформировать из бурят 20 казачьих полков. 29 июня 1727 г. Владиславич основал на приграничной речушке Кяхте Новотроицкую крепость. Здесь и завершились российско-китайские переговоры.

«Каким же было вознаграждение?»– задает вопрос Е.Глухарев и сам на него отвечает: «Когда Рагузинский вернулся в Петербург, он увидел, что от петровского гнезда не осталось и следа. Прежние друзья и покровители либо находились в опале, либо умерли. И, тем не менее, Савва еще пытался как-то влиять на политику (к примеру, занялся составлением нового таможенного тарифа), но окружение Петра II и Анны Иоанновны весьма недоброжелательно относилось к проектам выскочек петровских времен. По той же причине не приносили прежних барышей и коммерческие начинания Рагузинского. И все он был награжден чином тайного советника и орденом Александра Невского» [205].

18 июня 1738 г. Савва Лукич Владиславич-Рагузинский умер.

О китайцах Владиславич писал так: «Как можно видеть из всех их поступков, они войны сильно боятся, но от гордости и лукавства не отступают; а такого непостоянства от рождения моего я ни в каком народе не видал, воистину никакого резону человеческого не имеют, кроме трусости, и если б граница Вашего императорского величества была в добром порядке, то все б можно делать по-своему; но, видя границу отворену и всю Сибирь без единой крепости и видя, что русские часто к ним посольство посылают, китайцы пуще гордятся, и, что ни делают, все из боязни войны, а не от любви… Государство Китайское вовсе не так сильно, как думают и как многие историки их возвышают; я имею подлинные известия о их состоянии и силах, как морских, так и сухопутных; нынешним ханом никто не доволен, потому что действительно хуже римского Нерона государство свое притесняет и уже несколько тысяч людей казнил, а несколько миллионов ограбил; из двадцати четырех его братьев только трое пользуются его доверием, прочие же одни казнены, а другие находятся в жестоком заключении; в народе нет ни крепости, ни разума, ни храбрости, только многолюдство и чрезмерное богатство, и как Китай начался, столько золота и серебра в казне не было, как теперь, а народ помирает с голоду…» [206].

Как видим, никакого очарования от Китая у него не было и в помине.

В июне 1727 г. Ланг в качестве секретаря сопровождал в Пекин посольство Саввы Владиславича-Рагузинского и принимал участие в заключении Буринского договора. Буринский договор от 20 августа 1727 г. исправил ошибки Головина, линия границы стараниями серба Владиславича и шведа Ланга была проведена с полным учетом российских интересов. Главным козырем царского посла было то, что многие из земель – предмета межгосударственного спора – оставались неразведанными, поэтому лучше «пополам», чем проводить четкую линию по местам, где никто еще не ходил:

«С северной стороны на речке Кяхте караульное строение Российского империя. С полуденной стороны на сопке Орогойте караульный знак Срединного империя. Между теми караулом и маяком землю разделить пополам». В целом граница от Шабина Дабага до Аргуни прошла так: северная сторона – «Российскому империю да будет. А полуденная сторона Срединному империю да будет».

Статьи Буринского договора вошли в текст Кяхтинского трактата, заключенного 21 октября 1727 г. Под ним – также подпись: «Посол Сава Владиславич Ильлирийской граф, присланной для обновления и вящшаго утверждения мира, которой прежде сего при Нипкове (Нерчинском) между обеими империями заключен был» [207].

«Могу ваше императорское величество поздравить с подтверждением дружбы и обновлением вечного мира с Китайскою империею, с установлением торговли и разведением границы к немалой пользе для Российской империи и неизреченной радости пограничных обывателей, в чем мне помогал Бог», – с радостью доносил о результатах своей миссии посол уже новому императору – Петру II [208].

В своем продвижении на Восток Владиславич руководствовался картами и иными известиями датчанина капитана Ивана Ивановича Беринга, стоявшего во главе русской экспедиции. Результаты экспедиции Беринга отразились на карте Сибири, составленной по поручению графа Владиславича геодезистом М.Зиновьевым (1727 г.) и присланной тогда же в Петербург С.Колычевым, под надзором которого она и была составлена.

18 августа 1726 г. Савва Владиславич направил из Иркутска две реляции. В первой речь шла о получении «от агента Ланга ландкарты, которая по рассмотрении его оказалась недостаточной». Ланг докладывал, что им было принято решение «об отправлении им двух геодезистов Атилова и Свистунова для описания тех земель, рек и гор, которые начинаются от реки Горбицы до паменных гор, а от паменных гор до реки Уды, и между рекой Удой и паменными горами обретаются, и потому при мирном договоре остались без разграничения. О посылке других двух геодезистов Петра Скобельцына и Дмитрия Башанова от вверх по Иркуту плыть из мунгальских степей протекающей, откуда велено им следовать чрез пограничные места до реки Енисея и до реки Абакана».

В реляции Владиславич расточал похвалы агенту Лангу за его «ревность к службе и поведение» [209].

Пограничная проблема была теснейшим образом связана с другой – перебежчиками. Первое соприкосновение двух большим империй сразу показало, что и той, и с другой стороны полно обиженных, ищущих лучшей доли людей, которые в надежде найти убежище готовы бежать в чужих краях. Эта проблема нашла свое отражение уже в Нерчинском договоре.

В статье 4 говорилось: «Беглецы, которые до сего мирного постановления как с стороны царского величества, так и с стороны бугдыханова высочества были, и тем перебещикам быть в обоих сторонах безрозменно, а которые после сего постановленного миру перебегати будут и таких беглецов без всякаго умедления отсылати с обоих сторон без замедления к пограничным воеводам».