Татьяна Иларионова - Немцы на государственной службе России. К истории вопроса на примере освоения Дальнего Востока

В то время, когда Европа искала дальние страны за морями, снаряжала корабли за океан, Россия прорубала свои новые пути через тайгу, сопки и степи. Эта дорога по суше была намного труднее, дольше, дороже, чем морской путь. Хотя, по европейскому образцу, морские кругосветные плавания для закрепления на дальневосточных рубежах страна поддерживала также, придавала им не меньшее значение, чем дороге в глубь страны.

Научные записи вели практически все послы русского царя в Китай. Многие дипломаты «из свиты» также скрупулезно фиксировали события по пути следования в неведомые земли. Официальные представители интересовались всем: политическим устройством чужих народов, обычаями и традициями, устройством государственных и социальных институтов, природой, животным миром мест, которые они проезжали. Книги не всех этих свидетелей получили широкое распространение. В Европе одними из самым популярных стали путевые заметки Джона Белла – врача шотландского происхождения на русской службе, которые совершил поездку в Пекин в составе посольства Л.Измайлова в 1718–1719 гг. «Белёвы путешествия чрез Россию в разные асиятские земли» неоднократно издавались и на русском языке.

В осуществлении научного освоения пространств за Уралом иностранцы сыграли исключительную роль. Именно они были во главе подавляющего большинства экспедиций, поскольку именно они, получившие современное образование в университетах германских, нидерландских или шведских городов, обладали необходимым стартовым объемом знаний для исследований, владели методикой этих исследований, имели организационные навыки для разведки всего нового и необычного. Благодаря этим иностранцам сложились целые научные школы, были заложены изыскательские традиции, которые протянулись потом во времени и дали нам сегодня основание говорить науке как о явлении тех столетий.

Прибывший в 1686 г. в Нерчинск плавильных дел мастер Лаврентий Нейтор летом 1687 г. смог получить из пяти пудов руды один пуд десять фунтов свинца, а из него в свою очередь первые тринадцать с половиной золотников чистого серебра [220].

Через четверть века уроженец Данцига Даниэль Готлиб Мессершмидт, приехавший в Россию по приглашению Петра I, в 1720–1727 гг. уже руководил научной экспедицией в Сибири [221].

Дальнейшее участие немцев в исследованиях связано с созданием и работой Академии наук. Их интерес был прикован и к Дальнему Востоку. Барон Иоанн Альберт Корф, президент Императорской Санкт-Петербургской академии наук, организовал вторую экспедицию на Камчатку, к берегам Америки, в ходе которой было определено положение Японии относительно Камчатки и открыта возможность сообщения между Северным Ледовитым и Камчатским морями [222]. В 1735 г. Герард-Фридрих (Федор Иванович) Миллер во главе академического отряда Второй Камчатской экспедиции побывал в Нерчинске [223].

По-разному сложились судьбы иностранцев – ученых в России. Некоторые из них стали универсалистами, другие специализировались на отдельных отраслях знания. Наряду с кабинетными теоретиками основная масса была первопроходцами, отправлялась в дальние края для того, чтобы собирать коллекции камней или растений, вести описания мест, где они побывали.

К числу самых разносторонних талантов, осуществивших себя в России и внесших огромный вклад в самые разные области гуманитарной и естественнонаучной сферы, в освоение Дальнего Востока, относится, прежде всего, Герард-Фридрих (Федор Иванович) Миллер (Мюллер), неутомимый собиратель и систематизатор научных данных, какие бы ни попадались ему, умелый организатор, менеджер науки. Он первый, кто собрал начальные документы о русско-китайских отношениях. Все, что только можно было найти в то время, было найдено и составило целостную коллекцию первоисточников для понимания отправных путей двусторонних отношений [224]. Так, путешествие Елизария Избранта (Избранта Идеса) можно проследить по «Портфелям Миллера» [225], как и хронику первых китайских посольств на территории России, торговых дел с Китаем и Японией. Его интересовало буквально все: какой была история города Албазина и в чем причина возникших там между русскими и китайцами ссорах; какие меры весов и длины употребляют в Китае; какую веру там исповедуют; какие обычаи и нравы существуют у его народа и т. д. [226]

После переезда в 1725 г. Россию, Миллер сразу обратил внимание на Сибирь и сопредельные с нею территории. А.Х.Элерт отмечал, что в сфере его страстных увлечений тех лет были Калмыкия, Китай, Тибет, Монголия [227].

К сожалению, это увлечение ученого не нашло своего отражения в солидном сборнике российских и германских ученых, изданном в Санкт-Петербурге к 300-летию со дня рождения Миллера [228]. Между тем именно он составил таблицы, в которых классифицировал провинции, привел число их жителей и ежегодный доход Китайского государства [229]. Впервые на русском языке представил хронологию императоров Поднебесной, как и описание войск этой страны [230]. Значительный объем документов – об установлении границы.

«Портфели Миллера» свидетельствуют: России повезло, что такой человек был у нее на службе, причем – в эпоху перемен: Миллер сформировал огромную научную базу по самым разным направлениям общественных и естественных наук, в том числе и для последующего освоения Дальнего Востока, установления регулярных дипломатических, торговых, человеческих отношений со странами региона. Ученый не просто тщательно, с немецкой пунктуальностью собирал тексты на языках дальневосточных народов и их переводы на знакомые ему европейские языки. Он сам выступал инициатором переводов ранее лежавших без прочтения документов, воодушевлял таких же, как и сам, искателей новых знаний, на изучение языков, составление алфавитов и словарей, систематизацию источников. К числу таких лингвистов относился, в частности, Г.Фишер, который был увлечен монгольским языком [231].

Миллер состоял в переписке с десятками ученых по всему свету, с людьми разных званий, профессий, должностей с единственной целью – собрать сведения в свою и без того обширную коллекцию.

К сожалению, тогдашняя Санкт-Петербургская

Академия наук была пронизана интригами, склоками, подсиживанием. Миллеру не удалось обнародовать и сотой части своих записей. До сих пор его «Портфели» – по большей части неопубликованный и мало изученный архив.

Деятельность таких искателей нового, как иностранец Миллер, до сих пор – раздражающих фактор для поборников «самобытности и державности» России. Достаточно зайти на сайт Фоменко-Носовского, «изобретателей» «новой хронологии» [232], чтобы увидеть, насколько современное историческое сообщество не просто расколото, но и наполнено злобными и вздорными теориями в отношении прошлого собственной страны. Тот факт, что в России в XVIII–XIX веках было много иностранцев на государевой службе, в том числе и в науке, вызывает у этих «историков» приступы бешенства, припадки ксенофобии. Бьют на то, что всегда вызывает самые темные мысли у плохо образованных читающих, – на ущемленное национальное самосознание. Рассуждения о засилии иностранцев, особенно в исторической науке, – великолепная почва для того, чтобы заниматься подтасовками и фальсификациями фактов. Это мошенничество в современной России встречает слабое сопротивление, и общество потребляет эти теории наряду с теориями поп-культуры или теориями скинхедов.