Владимир Колесов - Мир человека в слове Древней Руси

Обозначение младшей степени (как это обычно в средние века для немаркированного члена оппозиции) варьирует: молодой, юный, меньшой. Сначала эти обозначения были равноправны, слово меньший в конце-концов возобладало, потому что форма оказалась удобной для выражения относительности, да и степень малости достаточно низкая: наименьший из самых молодых. Но старый как "старший" сохраняется неизменно, хотя известны были его синонимы древний, ветхий. По общему своему смыслу другие слова не годились в качестве социальных терминов. Ветхий означало уже совершенно престаревшего, не годного для дела человека, а древний, хотя и сознавалось как "старый", но связано было с прошедшим, давним, полузабытым. Сохранялась также связь с давними образами, заключенными в каждом из этих слов, образами, вынесенными из языческого быта: ветхий — уходящий к ущербу («ветхий месяц, ветох»), уже не «годный» (Фасмер, I, с. 307); древний — о дуплистом дереве, о чем-то выдолбленном и уже не годном (Фасмер, I, с. 536). Но также не годилось и слово молодъ — хрупок и нежен, только что народившийся (Цейтлин, 1973, с. 111) и к самостоятельным действиям не способный. А вот старый — большой и сильный, обязательно важный, в полном расцвете сил, крепкий и твердый (Фасмер, III, с. 747), — по всей вероятности, слово уже в родовом быту имело социальный смысл и сохранило его в позднее время.

Древнейшие образы, заложенные в корнях рассмотренных слов, неукоснительно действуют в смене поколений, обслуживая самые разные социальные отношения. В этом удобство слова-образа, достаточно емкого по смыслу, выразительного и всем понятного без объяснений.

И только в среде, намеренно архаизирующей древние отношения (а значит — и их обозначения), долго сохранялись недифференцированные по значению и внешне простые обозначения. Взглянем с этой точки зрения на «Житие Сергия Радонежского», написанное Епифанием Премудрым в самом конце XIV в.

Когда устроилась со временем обитель, Сергия Радонежского называют старець и отець (Жит. Сергия, с. 368 и сл.), хотя по годам он был не таким уж ветхим. Сам Сергий всегда остается «старцем», а подвластные его лавре игумены, вышедшие из его обители, — просто «мужи». Социальная терминология пользуется древними возрастными терминами. Разница между «отцом» и «мужами» — в степенях проявления общего для них качества: «видяше мужа мудра и книжна и старца разумична и духовна» (Жит. Стеф. Перм., с. 7), — говорит Епифаний в другом месте. Разум выше мудрости, но и абсолютная духовность значительнее внешней книжной учености. Оттого иерархия строится по древним принципам родовых отношений: это семья, но семья духовная, «телесный возраст» и «старость смысла» идут рядом, но развиваются параллельно. Когда постригся отрок Варфоломей, можно было дать ему «болѣ двадесятий лѣт видимою верстою [по внешнему виду, по возрасту], болѣ же ста лѣт разумным остроумием [т. е. по остроте ума, по разуму]: аще бо и млад сый възрастом телесным, но старъ сый смысломъ духовнымъ и совершенъ божественною благодатию» (Жит. Сергия, с. 304). И только «въ старость глубоку пришед», т. е. «елико състарѣшася възрастом», хотя при этом «никако же старостию побѣжаем», Сергий вручает «старѣишинство» другому. Реальная физическая ветхость никак не соотносится с духовной старостью. Наследник получает не «старость» и не «старчество», но старшинство. Имя существительное стареишинство, употребленное с новым суффиксом, выражает и новое качество степени — социальное, а не духовное или физическое. Градации степеней служили единой цели — обозначить социальную иерархию, независимо от того, каково их происхождение или первоначальное распространение.

Таким образом, церковная иерархия в конце концов воспользовалась архаическими обозначениями родового быта, постепенно заменяя заимствованные греческие термины славянскими словами; в словесном оформлении своей власти церковь как бы сближалась с миром паствы.

Долгое время сохранялись старые обозначения руководителей и в воинской среде: поконьникъ — тот, кто выходит первым, "зачинщик", но и начальникъ — тот, кто начинает, "зачинатель". На рубеже XII и XIII вв., когда переводилась «История» Иосифа Флавия, в Галицкой земле «начальникъ» понимался только как основатель или зачинатель — «начальникъ ненависти», «начальникъ свѣту», «начальникъ пастыремъ», но в зависимости от контекста рождалось уже представление совсем о другом «начальнике» — руководителе дел, им предпринятых. Монастырский начальник — создатель монастыря и уже потому его руководитель, начальник всякого беззакония — тот, кто первым нарушил законы, и потому руководитель подобной ереси, и т. д. Общее значение слова — "зачинщик", а потому и "вождь". Сравнивая древнерусский перевод «Пандектов» с его болгарским переложением, обнаруживаем, что каждый раз, когда в болгарском стоит слово начальникъ, в древнерусском ему соответствует власть (Пандекты, л. 207, 282б и др.); но если в русском использовано слово начальникъ, в болгарском — глава или настояй [настоятель монастыря] (Пандекты, л. 207, 209б). Начальник мог быть основателем, руководителем — нет, потому что в основе подобного «руководства» находится власть: это властель, владетель, вельможа.

Только с XVI в. в сочетаниях начальный человек и начальные люди возникает и оформляется представление о «начальнике»: кто начинает дело, тот им и руководит. У Котошихина в XVII в. подобные сочетания встречаются уже не в книжном, а в деловом стиле; следовательно, они стали обычными (Порохова, 1961, с. 153—154). Впоследствии произошло характерное для русского языка включение смысла целого сочетания в одно производное от прилагательного слово — имя существительное начальник. К древнерусскому начальникъ это слово не имеет никакого отношения; просто один из признаков — начальный (человек) — стал основным и единственным в терминологическом обозначении лица: начальник.

В целом же номенклатура старейшинства, действовавшая в древнерусском обществе, выглядит весьма разветвленной и богатой. Некоторые из слов этой группы используются в разных формах, как бояринъ, боляринъ и др.

В зависимости от складывавшихся в обществе социальных отношений изменялось и содержание термина-слова. Независимо от происхождения слова бояринъ — славянское оно или заимствованное, [2] Из хазарского, как каганъ, или из тюркского (Менгес, 1979, с. 83—86); как многие лингвисты, историки предпочитают славянскую версию (Фроянов, 1980, с. 77 и сл.); так думали и раньше (Шлецер, 1874, с. 451), связывая значение слова с на´-больший (ср. также набольникъ "опекун" в псковском говоре XVII в. — Фенне, с. 25). — боляринъ/бояринъ в ходе истории предстает каждый раз иным. Во времена Владимира различались боляри и старци, т. е. высшие приближенные князя и старейшины родов (Греков, 1953, с. 126); в исходной редакции «Русской Правды», как и во всех вообще новгородских источниках, слова бояре еще нет, были только слова мужи и огнищане "хозяева подсеки" (Львов, 1975, с. 210). Однако во многих более поздних источниках, в их списках, допускается смешение слов, и тогда становится ясным, что огнищанинъ и бояринъ — владыка какого-либо «дома» и вместе с тем — высший чин княжеского окружения (Пресняков, 1909, с. 230—231). В памятниках, язык которых сознательно архаизирован, еще в XV в. слово бояринъ предстает в значении "старший в княжеской дружине": когда едет князь, то «бояром же и слугам и отрокам его» подобает за ним следовать (Жит. Сергия, с. 356). Но позже значение слова расширяется. Довольно часто оно обозначает тех, кто стоит над массой, простонародьем, чернью и купечеством (Пресняков, 1909, с. 254): «бояре и чернь», «бояре и люди». Бояре, таким образом, — владельческий класс. Но на смену боярам пришли дворяне. Сначала бояре и дети боярские были выше дворян, со второй же половины XVI в. и особенно в XVII в. дворяне стали выше детей боярских, хотя еще и не достигли степеней боярства (Дьяконов, 1912, с. 267—268). Постепенно функции «княжа мужа» переходят к дворянам (к придворным князя), тогда как бояре составляли уже вполне самостоятельный класс владетелей. Все чаще теперь появляются сочетания с определениями, которые уточняют статус лица: бояре думные, бояре ближние, бояре большие да бояре меньшие, а то и бояре великие или бояре вячшие, бояре лучшие, не говоря уж о боярах старых или боярах старейших, но всё это — бояре. Лишь с середины XVIII в. окончательно исчезают бояре, но старинное слово не ушло из языка: боярин преобразовалось в барин. Однако внутренний смысл слово сохранило: барин обозначает также представителя владельческого класса.