Виталий Аверьянов - Империя и воля. Догнать самих себя

Аверьянов:Я не был на параде Победы. Я был в парке, салют смотрел. Отвечая на ваш вопрос, если брать большой период времени — изменилось. Потому что в 90-е годы было такое настроение одно время, что многие считали, непонятно, насколько мы все-таки верно воспринимаем эту победу, и какой ценой она далась. Сейчас тоже конечно отдельные лица и отдельные публицисты выступают с такими настроениями. Но в массе, где-то я так думаю, примерно с 2001–2002 года настроения сильно поменялись, они вернулись к патетическим, к воодушевлению. Но в отличие от того, чем была Победа в советское время, когда еще ветераны были молоды и во многом задавали тон отношения к Победе, сегодня тон задает молодежь. Это следующее поколение, которое войну не видело, которые знает ее только из фильмов, книг и т. д.

Е. Волгина:И какой тон она задает? На самом деле, меня очень тронуло, когда я видела по бульварам Москвы шли и молодые ребята, школьники, студенты, держа в руках фотографии и ордена своих дедов, прадедов, которые воевали.

Аверьянов:Этот тон доминирует сегодня. Среди нашей молодежи он доминирует. Это не случайное явление, потому что человек всегда ищет, на что ему опереться в прошлом. И когда 9 мая в 2001 или в 2002 году возникли эти массовые настроения торжества, это означало, что после ельцинских времен возникший тогда вакуум просто нельзя было не заполнить. И он начал заполняться, как бы мы ни относились к Владимиру Путину. Мы в клубе Изборском к нему относимся по-разному, и очень критично относятся многие. И особенно важно в отношении молодежи, если бы этот вакуум сохранялся и в 2000-е годы, целые поколения людей провалились бы в него. Провалились просто как личности, потеряли бы личностную ориентацию. И вот 9 мая было первой точкой опоры, на которую могло опереться сознании молодого человека.

Е. Волгина:Насколько крепко оно опирается на эту точку? Ведь заканчивается праздник, все разбегаются, и это единение остается разве?

Аверьянов:Вы задаете очень серьезный философский вопрос. Я с вашего позволения на него так и отвечу, ведь я философ. Вообще, для нас, для русских, не знаю, как для других народов, характерно такое определенное состояние: когда у нас долго нет большой беды, какой-то большой войны, какой-то катастрофы, которая нас сплачивает, мы постепенно уходим в какую-то энтропию, в какое-то расслабление. И напротив, когда рядом с нами происходит беда, она нас обжигает и мы становимся религиознее, мы становимся более чуткими к жизни. 9 мая и память о великой войне — это напоминание о таком огненном опыте. Другое дело, что это не личный опыт, пережитый большинством, скажем, молодого поколения. Хотя у нас есть тоже ветераны чеченской кампании, например, которые могут поделиться подобным опытом.

Е. Волгина:Получается, только трагедия реально может нас сплотить?

Аверьянов:К сожалению, отвечая на ваш вопрос, насколько это единение прочно, оно будет прочно только тогда, когда нас что-то сплотит, какая-то серьезная угроза. Это не обязательно война…

Е. Волгина:Видим ли мы примеры единения в том же самом Крымске, каких-то лесных пожаров…

Аверьянов:Конечно.

Е. Волгина:Получается, что реально людей может сплотить только действительно какая-то серьезная трагедия. Мы дружим против кого-то. Против агрессоров дружим мы, сплачиваемся, против стихийного бедствия. А когда все это нивелируется, когда опасность исчезает, мы сами становимся как отдельные атомы?

Аверьянов:Во-первых, мы атомизируемся, хотя есть и «дружба» атомизированных индивидов, когда соседи по даче могут поддерживать друг с другом отношения ради того, чтобы было комфортно. Я не глашатай каких-то бед, не кликуша. Я просто констатирую факт, что у нас исторически так получалось: через катаклизмы мы очищались и приближались к самим себе, к своей сущности. Вот, обратите внимание, даже если посмотреть на ту великую войну, Великую Отечественную, — как сильно изменился народ за 4 года. Как изменились мужчины. Они превратились в стойких, способных вынести все, настоящих героев, людей, которые полностью владеют собой и способны жертвовать собой. Это своего рода русское чудо. Я все-таки, полагаю, что не для всех народов это характерно. Но для нас характерно.

Вопрос слушателя:Вам не кажется, что эта каша направлений ни к чему хорошему не приведет? Потому, что опираться можно только на новые идеи, коммунистические идеи, еще какие-нибудь идеи, чтобы построить новую страну. А тащить в будущее прошлое, ну может мы еще крепостное право притащим или графов возродим?

Аверьянов:Я сторонник другой точки зрения. Я вообще отношу себя к традиционалистам, и считаю, что во-первых, ничего нового нет и не бывает. Новое — это хорошо забытое старое, по пословице. И потом ведь, как бы ни старались модернизаторы, обновленцы, радикалы, революционеры сильно поменять мир, в сущности, мы видим воспроизводство старого, опору на огромный фундамент прежней культуры. Все великие перемены — лишь поветрия и в сущности иллюзии, иллюзии того, что мир можно сильно изменить. Но с другой стороны мир идет своей дорогой, происходит глобализация, идет наступление таких сил, которые способны привести нас, в том числе и к утрате человеческого начала, к расчеловечиванию. Эти угрозы, эти риски реальны, но и человек существо живучее, адаптивное. И я уверен, что без опоры на традицию в этом мире выстоять нельзя. Без веры в Бога очень трудно выстоять, а если нет веры в Бога, то без высоких ценностей, которые выстраивают человека от его младенчества к зрелости, делают его прямоходящим, так сказать, вертикальным существом, а не на четвереньках ползающим. Если мы будем только на новое ориентироваться, только на изобретения, то мы потеряем эту нить, эту связь с предками. Причем, заметьте, мы ведь не против нового, мы за изобретателей. Просто получается так, что изобретатели изобретают, а плодами их пользуются приобретатели. Потребители забывают, да просто не знают, какой ценой достались те, в том числе технические изобретения, научные открытия, которые легли в основу современной цивилизации. Вообще, все научные открытия и все культурные достижения построены на том, что человек глубоко смотрит внутрь себя и своей традиции. Без этого они невозможны.

Е. Волгина:Слушатель пишет: не нужна нам трагедия для объединения, достаточно Москве дать понятный сигнал окраинам, и тогда Советский Союз соберется воедино за полгода без какой-либо крови. Не нужна трагедия, а нужна идеология. В чем плоха идея воссоздания СССР в новом, улучшенном виде, не имеющем недостатков прошлого?