Пантелеймон Кулиш - Повесть о Борисе Годунове и Димитрии Самозванце

В крепости тотчас заметили отряд Бучинского; начали стрелять и бросать вверх шапки на переговоры. Бучинский подъехал к укреплениям с одинадцатью человеками. На высоте показался Басманов с зажженным фитилем в руке. На вопрос его: что вам здесь нужно? Бучинский сказал: «Я прислан моим всемилостивейшим государем, Дмитрием Иоанновичем. Он объявляет вам через меня, слугу своего, что, если вы, подобно жителям Моравска и Чернигова, покоритесь ему и ударите челом, как законному государю, то будете помилованы; если же нет, то знайте, что всех вас предаст он смерти, мужей и жен, старых и малых.» — «Государь наш, Борис, теперь в Москве», отвечал на это Басманов. «Он повелитель всей России! А тот, о ком ты говоришь, есть изменник и негодяй. Скоро он будет на колу со всеми своими клевретами! Убирайся скорее туда, откуда пришел, если хочешь остаться жив!» И вслед за этими словами раздался с крепости грохот пальбы.

Получив от Бучинского известие о таком грозном приеме мирного предложения, Отрепьев призадумался. Два дня употребил он на разведыванье, нельзя ли приискать средств к овладению крепостью посредством своих приверженцев, находящихся в составе гарнизона. Но неусыпная деятельность Басманова и верность пришедшей с ним дружины заставили остальных притаиться с их замыслами. Подсылки из стана в крепость не имели никакого успеха: соблазнителей ловили на всех пунктах, или отгоняли прочь выстрелами.

На третий день Отрепьев велел подвезти к укреплениям пушки, взятые в Чернигове, и открыть пальбу. В следующие два дня и потом всю ночь, гром пушек с обеих сторон не умолкал. Но все было напрасно. Попытки взять крепость приступом, или открыть в нее дорогу тайным подкопом и взрывом, оканчивались потерею людей. Выстреляв с досады, в течение последней ночи, весь порох, поляки, в унынии, начали совещаться, что делать. Шляхта досадовала, что до сих пор не сбылись надежды её на богатую добычу, а сопротивление Новгород-Северской крепости заставило ее думать, что в глубине России отпор будет еще сильнее. На рассвете их шумные ватаги начали уже седлать лошадей, чтоб выступить в обратный путь, как прискакали в лагерь гонцы с известием, что главный город северской области, Путивль, покорился добровольно и воевод его ведут уже к царевичу. Это важное событие возвратило полякам прежнюю твердость.

Действительно, 19 ноября, привели путивльского воеводу, окольничего Михаила Кривого-Салтыкова. Его предал товарищ его на воеводстве, князь Василий Рубец-Мосальский. Узнав расположение стрельцов к измене, он, вместе с дьяком Сутуповым, поспешил объявить себя за царевича Дмитрия и этим приобрел особенную его благосклонность. Через три дня, в течение которых приходили в лагерь известия о перехватывании приверженцами царевича Борисовых стрельцов и верных еще городовых казаков, приехали рыльчане с уведомлением, что город их покорился царевичу Дмитрию, а вслед за ними явились посланцы из Комарницкой волости и привели своих воевод. Тогда и в самой Новгород-Северской крепости зашевелились изменники: не смотря на всю грозу Басманова, восемьдесят человек перебежало к мнимому Дмитрию. Декабря 1 получено известие о сдаче Курска; еще через день — о поддаче крепкого города Кром; а потом сдались со стороны татарских степей, Борисов, Белгород, Оскол, Валуйки, Воронеж, Ливны и Елец. Там чернец Леонид, называя себя Отрепьевым, уничтожал веру в обнародованную Годуновым историю Чудовского дьякона Отрепьева, а особый отряд войска, посланный самозванцем в ту сторону по Крымской дороге, еще до вступления в русские области, поддерживал силою подготовленную Леонидом измену.

Принимая город за городом в свое подданство, Отрепьев велел свозить со всех крепостей к Новгород-Северску тяжелую артиллерию. С одной стороны, ему не хотелось оставить в тылу непокоренную крепость, с другой — отчаянное сопротивление Басманова раздражило его гордый и нетерпеливый дух. Он решился взять крепость во что бы ни стало; велел насыпать против нее новые окопы и открыл пальбу из больших пушек. Несколько дней Басманов еще крепился; наконец велел бросать вверх шапки на переговоры. Когда подъехали Отрепьевы переговорщики, Басманов просил двухнедельного перемирия, в течение которого он надеется получить известие о состоянии Москвы. Если Москва стоит не твердо, тогда он положит оружие и предаст себя милосердию Дмитрия. Отрепьев имел свои причины согласиться: он не хотел смущать сердца новых подданных и поляков зрелищем громоносной борьбы с небольшою крепостью и надеялся, в тишине перемирия, склонить к добровольному подданству русскую рать, стоявшую у Брянска, под начальством князя Дмитрия Ивановича Шуйского.

Этого можно было ожидать и по имени её предводителя, и по самим его действиям. В то время, когда доблестный воевода Басманов с горстью людей удерживал Отрепьева за Десною, он, начальствуя тремя полками, писал к царю, что не может выступить в поход без подмоги, и допустил многих из своих подчиненных разойтись по домам, под предлогом собрания новых запасов, «испроторенных во время долгого стояния» [78]. Между тем в южных украйнах, по черте от запада к востоку, на пространстве 600 верст, жители городов и деревень признали государем Дмитрия. Власть Годунова имела действие только в средних и северных областях; но и там шаткость умов дошла до угрожающей степени. Пытки, произведенные в Смоленске и в других городах над людьми светскими и духовными за вредные толки [79], утверждали в народе сомнение, уж не в самом ли деле проявился в живых царевич Дмитрий? Иначе — как бы помогал ему польский король? Как бы пошли с ним в поход гордые литовские и польские паны? Как бы покорилась ему, мало не вся, украйна польская и литовская? Как бы, до сих пор, не нашелся человек, который бы признал его в глаза обманщиком? Кто взглянет на него, тотчас на колени и величает царским именем. Да и сам чернец Отрепьев показывался во многих местах на татарском рубеже. Стало быть, тот, кто стоит под Северским Новымгородом, не Отрепьев, а Дмитрий царевич. Такие толки носились тайно даже между людьми твердыми в верности к царю. Многие дворяне и боярские дети, под разными предлогами, оставались в своих поместьях и отчинах нетчиками, не шли в царскую рать и не высылали своих холопей. Годунов, в грамоте к духовенству [80], называет их людьми равнодушными к гибели царства и к святой церкви, но гораздо вероятнее, что они находились под тяжким сомнением, не поднимут ли, в рати Борисовой, меча на природного государя! [81]

Видя, со всех сторон, шаткость умов, недостаток усердия и готовность к переходу на сторону страшного соперника, Годунов обратился к помощи духовенства, на верность которого еще полагался. По его грамоте, патриарх и все начальное духовенство, выслали к Калуге, сколько могли набрать в своих владениях, даточных людей. Вместе с трехполковою Брянскою ратью, это новое ополчение составило от сорока до пятидесяти тысяч человек. Главное начальство над войском поручено князю Федору Ивановичу Мстиславскому, и войско наконец двинулось против самозванца, на помощь осажденному в Новгороде Северском Басманову. Между тем духовенство в церквах и на торжищах предало Отрепьева проклятию и повестило об этом по всему государству. Но проклятие Отрепьева не произвело желанного действия на умы народа: Отрепьев и Дмитрий считались двумя разными лицами.